Догоняй! - Анатолий Уманский

ли ощущал папа, когда был навеселе: звенящий восторг от того, что тебя окружает жизнь, что ты – неотрывная часть ее? Энергия, что билась сейчас в худеньком теле Джуна, была мощнее, чем в любой атомной бомбе. Ему казалось, что он вот-вот взорвется, но не огненным вихрем, выжигающим все живое, а облаком бело-розовых лепестков, и разлетится по свету, неся весть о том, что в Хиросиме, разрушенной, мертвой, выжженной Хиросиме, в самом начале лета, когда уже и надежды никакой не осталось, вдруг зацвела сакура!

Он даже испугался немного и, чтобы не взорваться, поскакал к мосту, размахивая руками над головой и оглашая ночь звонким криком:

Сакура, сакура!

Солнце светит в синеве!

То ли дымка на горе,

То ль клубятся облака!

В вышине, среди звезд, ликующе захохотал отец, вместо трамвая оседлавший кита, и звонко засмеялась сидящая рядом кондуктор Эйко, и Акико в руках у папы улыбнулась беззубым ртом.

Сандалии звонко процокали по мосту, сердце скакало в груди. Наверное, он все-таки слишком быстро бежал: в глазах замелькало багровое зарево.

– Мамочка! Юми! Сакура! Сакура зацве…

Слова застряли у него в горле. Сердце подскочило, а потом камнем ухнуло куда-то в низ живота. Он остановился как вкопанный, разинув рот и глядя на лачугу, охваченную огнем. Языки пламени с ликующим треском катились по стенам и уже плясали на крыше, дрожащим заревом разгоняя темноту.

– А… а-а… – затянул Джун. – А-а-а-а-аааааа…

Дверь, подпертая толстым дубовым брусом, содрогнулась от удара. И еще раз. И еще. Должно быть, мама бросалась на нее всем телом.

Сквозь треск огня пробился тоненький плач Юми.

Птичка томится в неволе…

– МАМА! – заорал Джун в отчаянии. – ЮМИ!! МАМОЧКА!!!

– Джун?! – взвизгнула мама хрипло. – Джун, спаси нас!

Он сделал несколько шагов вперед на дрожащих ногах, но высокая тонкая фигура возникла из темноты и заступила дорогу. Атомный Демон, воскресший из мертвых, стоял перед ним с мечом в руке, облитый багряным заревом. Рот был сжат в тонкую нитку, глаза мерцали.

Но будь Тэцуо даже и настоящим демоном, он бы не смог остановить Джуна. Сломя голову мальчик рванул к лачуге.

Тэцуо, шатаясь, ринулся навстречу, держа руку с мечом на отлете. Он двигался скованно, словно марионетка, и когда его рука взметнулась к плечу, чтобы одним страшным ударом развалить тело Джуна от ключицы до ребер, тот успел упасть навзничь. Лезвие рассекло над ним воздух, обдав лицо ветерком. Тэцуо закричал от досады и вскинул меч острием вниз, собираясь пригвоздить мальчика. Джун извернулся ужом, и син-гунто воткнулся в землю.

– Горячо! – ревела в лачуге Юми. – Мамочка, горячо!

Кто же выпустит ее?

Джун лягнул Тэцуо обеими ногами, попав под коленку; тот с воем отшатнулся. Мальчик вскочил, подхватив пару горстей земли, и когда Атомный Демон снова взмахнул мечом, собираясь раскроить ему голову, швырнул их в ненавистное лицо. Тэцуо взвыл, схватившись за глаза; Джун со звериным криком кинулся на него.

Они покатились по берегу. Крики матери и сестренки придавали Джуну сил; Тэцуо явно находился на последнем издыхании. От его тела, извивающегося в объятиях Джуна, разило лихорадочным, болезненным жаром. И еще запахом гноя и крови, запахом смерти.

Он был бешеной собакой, околевающей, но опасной, одним из кровавых псов, о которых писал Синдзабуро, и как бешеную собаку его следовало уничтожить!

Рыча, Джун рванулся к его горлу. Тэцуо закрылся рукой с мечом. Мальчик впился в нее зубами и рвал, рвал жилистое запястье, чувствуя, как рот наполняется железным привкусом крови, рвал, пытаясь добраться до вены или хотя бы заставить противника выпустить меч.

Тэцуо с воплем выдрал руку, оставив в его зубах приличный шматок собственной плоти. Рукоять меча врезалась Джуну в голову, в мозгу взорвалась вспышка. Обливаясь кровью, мальчик повалился наземь.

Тяжело дыша, Ясима с трудом поднялся. Кровь ручьем лилась из разорванного запястья, заливая цубу меча, глаза гневно сверкали на измазанном землей лице, рот перекосила злобная усмешка. Он перехватил рукоять син-гунто другой рукой.

– Пожалуйста, – прохрипел Джун, – отпусти моих маму и сестренку. Они тебе ничего не сделали.

– Ты выбрал сторону тех, кто заживо сжег моих сестренку и маму, – тихо сказал Тэцуо. Он больше не улыбался. – С какой мне стати щадить твоих?

– Тогда убей меня первым, сволочь! – завопил Джун, приподнявшись на локтях.

– Я не стану убивать тебя, Серизава. Руки только отрублю, чтоб не смог отпереть дверь. Одну за Кенту, другую за Горо. Будешь смотреть, как твои мамочка и сестренка сгорают заживо. Как сгорели мои!

Джун завыл в отчаянии.

Тэцуо поднял меч. Лезвие сверкнуло, поймав огненный блик…

И тут время остановилось, будто налетев на незримую преграду. Языки пламени замерли в небе, над ними светлячками повисли искры. Замер и Тэцуо с занесенным над головой мечом.

Джун и сам не мог ни пошевелиться, ни даже моргнуть.

Что за чертовщина?

Внезапно сила, что кипела в нем, вырвалась на свободу с треском и грохотом. Он увидел белую вспышку, ослепительный «пикадон», и в этой вспышке мир рассыпался мириадами дрожащих, словно бы карандашных штрихов, чтобы спустя мгновение вновь собраться уже в чуть ином порядке. Время возобновило свой бег, пламя снова рванулось к небу. Но что-то было иначе, и Тэцуо тоже это почувствовал. Он попятился, приоткрыв рот, рука с мечом повисла вдоль туловища. Другую руку он выставил перед собой, заслоняясь от Джуна.

– Что это было?! – заорал он, срываясь на визг. – Что ты сделал, Серизава?!

И тогда, отвечая на вопрос Тэцуо, что-то поднялось из реки позади него.

Оно выхлестнулось из воды, все в кипящей пене, в клочьях зеленых водорослей, толстое, как буковый ствол, длинное, как пожарная кишка, чернильно-скользкое и бесконечно, чудовищно древнее. Взметнулось чуть не до самых звезд и с шипением устремилось вниз, распахнув пасть, усаженную рядами зубов-ножей. Огромные глаза горели во мраке, точно огни семафора.

Кто там за твоей спиной?

Глаза Тэцуо расширились. Он еще только поворачивался, разевая рот, когда острые зубы вонзились в него и вздернули его в небо. Сдавленный вопль захлебнулся, потонув в утробном довольном рокоте чудовища. Треск лопающихся костей походил на щелчки петард. Атомный Демон беспомощно задергал ногами, как лягушонок в пасти змеи. Меч просвистел в воздухе и воткнулся в землю, дрожа рукоятью; рука Тэцуо, срезанная в локте, будто огромными ножницами, повисла на ней, прежде чем соскользнуть и упасть на песок ладонью кверху. Окровавленные пальцы еще слабо шевелились, словно лапы перевернутого краба.

Водяной динозавр, точно такой, каким Джун изобразил его для лейтенанта, запрокинул голову. Белесое лягушачье горло, усеянное