Забег на невидимые дистанции. Том 1 - Марьяна Куприянова

Еще одна фотография Нины, сделанная явно сразу же после драки, следовала на всю страницу. Автор не прогадал с главным героем репортажа. Чутье у него изумительное.

Кто еще, как не побитая девочка в испачканной и местами порванной форме, с кровоподтеком на губе и брови, разбитыми костяшками пальцев, взлохмаченными волосами и шлемом под мышкой, хмуро смотрящая прямо в камеру с выражением настороженности и подавляемой боли, с плотно сжатыми губами и сдвинутыми к переносице бровями, но все равно такая сильная, такая харизматичная, кто еще, как не эта девочка, снятая удачным крупным планом, где видно каждую родинку, ресницу и пору, мог бы передать главную мысль всей статьи? Кто еще мог бы так убедительно показать, что не стоит относиться к кому-то с предубеждением? Особенно по половому признаку.

Лоуренса даже проняло. Оказывается, он всегда хотел почувствовать себя таким, как Нина. Но не судьба. И теперь он завидовал ей в этой всепоглощающей возможности на тысячу процентов быть собой, плевать на осуждение и значить что-то помимо хорошенькой внешности.

Нет, никакая это не девочка, – подумал он, заглядывая глубже в напряженный взгляд Нины, – это боец. Боксер, сидящий в углу ринга на перерыве, с лицом, превращенным в фарш, с раздробленным ребром, пьющий воду через соломинку мокрыми от крови губами и раскрошенными зубами. Он знает, что в следующем тайме ему будет худо, но не уходит и ждет неизбежного, потому что выдержит, потому что опозориться и разочароваться в себе страшнее, чем испытать боль.

Вот что хотел сказать автор этой фотографией, этой статьей. Сила духа и честь – это уже за пределами понимания, что должны делать мальчики, а что – девочки. Это о человеке в целом.

К сожалению, кульминационный снимок Нины был последним, а за ним шло маленькое интервью и послесловие. Девочка отвечала на провокационные вопросы репортера в своей поражающе честной манере, ничего не боялась, говорила как есть, и ничем ее нельзя было смутить, расстроить или задеть.

Лоуренс с улыбкой пробежался глазами по емким ответам. В голове он слышал голос Нины, слышал, с какой интонацией она рассказывала, зачем пришла в этот спорт, почему играет в хоккей, как к ней относятся в команде и не боится ли она выбитых зубов и сломанных костей. Отвечая, она наверняка то и дело смеялась, воодушевленная хорошенькой заварушкой, которую затеяла.

В самом низу последней страницы маленьким кружочком висела портретная фотография мальчика с пятнами витилиго на лице и припухшими глазами, а под нею подпись – репортаж с места событий подготовил Алан Кейн, ученик старшей школы Мидлбери.

Если TINA не возьмет паренька на работу, они многое потеряют.

Клиффорд сохранил лонгрид в формате PDF и закинул в ту же папку. Ему нравилось, что объем материала растет. От этого становилось тепло внутри, но больше никаких зацепок он не вспомнил и решил отложить на потом поиски новой информации.

С тех пор миновало две недели, за которые решительно ничего не произошло, кроме тайных просматриваний содержимого папки в рабочее время.

У Клиффорда был выходной, впервые за последнее время совпавший с обычным человеческим выходным – субботой. С самого утра он, облачившись после пробежки в белую футболку и белые трико, босиком расхаживал по дому и занимался рабочими вопросами, потому что, наверное, слишком привык посвящать этому свободное время, а может, просто разучился проводить досуг иначе.

Упорство ломает невидимые стены любой прочности. В какой-то момент чувствуешь, что усилия дали выхлоп. Как будто второе дыхание открывается. Главное тут – не останавливаться и не отступать. Лоуренс не умел сдаваться. Это противоречило его натуре. На пути к цели он готов был вывернуться наизнанку, если потребуется.

Сегодня с самого пробуждения в нем сидела какая-то неприятная нервозность. К обеду он понял: это то самое ощущение, которое люди называют предчувствием. Как будто что-то лежит не на своем месте, но ты не можешь найти, что именно, сколько бы ни искал. Оно находится либо внутри тебя, куда не дотянуться, либо вообще в каком-то другом измерении. Желание что-нибудь предпринять, как-нибудь этому помешать преследует весь день, как дежавю. Только в отличие от дежавю тебя мучают псевдовоспоминания о том, чему только суждено случиться.

Что-то должно было сегодня произойти, а может, ему просто этого хотелось, и он выдавал желаемое за действительное. Предчувствие маячило над головой, неподвластное взору и словесному описанию. От него невозможно было отмахнуться, оставалось только терпеть.

Лоуренс читал сводки, работал, ел, немного отдыхал с книгой перед глазами (не так давно он переключился на практическую химию, чтобы лучше разбираться в производстве отдельных наркотиков) и пару раз выходил на улицу с кружкой чая в руках, размяться и подышать, помахать в ответ соседской дочке, которая по невероятному стечению обстоятельств показывалась наружу в то же самое время, что и он.

Что тут скажешь, он всю свою жизнь вызывал у молоденьких девушек гормональные всплески. Женское внимание – дело привычное. Главное – держать себя в руках, ты ведь теперь служитель порядка.

В течение дня офицер Клиффорд просматривал криминальные хроники за 1999, 2000 и 2001 годы, пытаясь найти в них зацепку. Что угодно, способное вызвать ассоциацию или слабую перекличку с уже имеющейся у него информацией о том, как зародилась организация. Очень много данных нужно было держать одновременно в голове, отчего она распухала и пульсировала, требуя перерыва, иначе взор замыливался.

Офицер прощупывал в прошлом связи, которые всегда находил первым, связи, которые до него могли упустить, потому что люди в целом невнимательны и не стараются делать свою работу идеально. Лоуренс чувствовал себя хирургом, пальпирующим остывшее тело в поисках пульса, но не мог ровным счетом ничего нащупать, раздражался и начинал по-новой.

Тяжело быть тем, кто не умеет сдаваться, потому что иногда упорство приводит в тупик, который не разбить за целую вечность.

Прошлое не отзывалось взаимностью, прошлое молчало, безразличное к бедам настоящего и тем более будущего. Его не волновало, что люди пропадают и умирают, а дети нюхают опиатные порошки, глотают всякую дрянь и вгоняют иголки в вены. Оно не собиралось помогать добросовестному офицеру полиции, не давало подсказок, хотя абсолютно точно хранило их в себе.

Прошлое было немо. Или кто-то сделал его таким.

Да, нельзя безоговорочно верить россказням, но не бывает дыма без огня. Пускай костер этот давно погас, и в золе ничего не шевелится. Что-то случилось там однажды, на рубеже тысячелетия, что-то очень плохое и очень запретное помогло главе организации стать тем,