Взлет и падение ДОДО - Николь Галланд

– Доброго тебе дня, – промолвила я. – Ты говоришь по-английски?

Он глянул на меня странно, а затем ответил – не на английском, а на англо-норманнском французском. Французский я знаю вполне достаточно для борделя, но то современный, а он говорил на языке древней эпохи. Однако времени у нас было вдоволь, мы не имели иных занятий и мало-помалу сумели объясниться.

Его зовут Магнус, он из нормандской деревушки, почти всю жизнь провел на чужбине, сражаясь за византийского императора. Сюда попал из 1205 года или около того (в календарях Магнус не силен, он больше по части карт). Перенесли его без спроса, к большому его изумлению, как раз когда он начал разбираться, что в мире происходит нечто странное. Дабы из-за его знания не приключился ломах (который Магнус называет другим словом, но в точности знает, что это такое, ибо видел своими глазами), Тристан со товарищи забрали его в будущее, так-де всем будет безопаснее. Он прибыл сюда за три дня до меня.

Мне подумалось, что такого молодца хорошо иметь подле себя, когда слаба, точно котенок, а именно так я себя чувствовала, лишившись всякой магии. Я продолжала с ним болтать, и мы поделились тем, что знали. Магнус, разумеется, мало что мог добавить к известному мне, ибо не принадлежит к Тристановой гильдии. Не было у него и стратегии, как у меня, ведь он до последнего мгновения не знал, что окажется здесь. Я о своих планах помалкивала, но говорила с Магнусом дружески. Разумеется, он попроще нас, и одержим жаждой золота, как все треклятые норманны, разорявшие наш остров… но у него есть голова на плечах. Это я сразу поняла.

На следующий день слабость моя усилилась чрезвычайно, начался жар и ломота. Когда мне и Магнусу снова вливали через трубки снадобья для равновесия гуморов, вошла другая женщина-врач, направилась прямиком к Магнусу и знаками дала понять, что ему надо обнажить левое плечо. Он так и сделал, и она тотчас принялась там что-то рассматривать. На мой взгляд, это было простое родимое пятно. Магнуса обеспокоил ее интерес, и не диво: может, тут, как и везде, люди выискивают отметины дьявола на теле, особливо у чужаков. Он напрягся, но женщина этого не заметила.

– Понимаю, зачем меня пригласили… да, выглядит немного подозрительно, – преспокойно сказала она.

Магнус напрягся еще больше.

Женщина вынула из нагрудного кармана вещицу не больше игральной карты. С одной стороны вещица светилась, будто витраж. Женщина поводила по ней пальцем, потом сказала:

– Я возьму эту родинку на биопсию.

И почти сразу вещица (позже я узнала, что она называется телефон) заговорила с Магнусом на его собственном наречии. Вернее попыталась, потому что у соплеменников Магнуса слова «биопсия» нет, как и у нас с вами, но телефон соединил несколько слов и смог передать общий смысл, что женщина отрежет родинку с намерением рассмотреть.

Магнус определенно разговаривал с телефоном не первый раз и дивился куда меньше моего. Он что-то сказал, и через несколько мгновений телефон произнес:

– Отрежете ее?

В голосе Магнуса была осторожность, но не страх.

Пришедшему с ней джентльмену женщина сказала что-то вроде «Лед О’Каин». Телефон попытался перевести, но вышла какая-то дичь. Прошу вашу милость меня простить, но я была в полубреду, а с телефоном и разными языками все превращалось в комедию ошибок. Магнус задавал много вопросов – не из подозрений, а просто из желания побольше узнать. Женщина старательно объяснила, что «Лед О’Каин» – это снадобье, не магическое (поскольку магии в их времени нет). Но когда его тоненькой иголочкой ввели Магнусу в плечо, снадобье это настолько заглушило боль, что женщина просто срезала родинку – ему даже не пришлось давать виски! Магнус следил зачарованно, словно ребенок за руками фокусника. Помощник женщины аккуратно перевязал ему плечо и сказал через телефон:

– Может немного поболеть, когда действие «Лед О’Каина» пройдет.

Магнус, совершенно ошарашенный, потянулся к повязке.

– Нет боли? – спросил он.

– Не трогайте! – строго сказала женщина. – Не трогайте.

– Нет боли, – повторил Магнус. – Вообще ничего!

Врач протирала руки какой-то мазью, пахнущей, будто плохой джин. Такой у них ритуал.

– Анестезия, – сказала она и несколько раз повторила медленно, по слогам. – Вызывает онемение.

– Но как? Это магия?

Я мотнула головой и ответила за нее:

– В их времени нет магии.

Он глянул удивленно, и я поняла, что он многого не знает – а значит, я могу еще более привязать его к себе, делясь тем, что мне известно.

Тут врач перенесла внимание на меня и сказала, что хочет осмотреть и мою кожу, всю, в качестве предосторожности. У веснушчатых-де часто появляются родинки, какую она срезала у Магнуса, а в их времени существует поверье, будто это дурная примета. Помощник задернул занавеску, я сняла рубаху и позволила женщине-врачу меня осмотреть.

– Так «Лед О’Каин» вызывает онемение? – спросила я ее. – Откуда он берется? По всему это замечательное снадобье.

Она пожала плечами:

– Самое обычное лекарство в наше время. Можно купить в любой аптеке. Вы ведь знаете, что такое аптека?

– Я-то знаю, а вот он не знает, – был мой ответ. – Я ему объясню.

Никаких зловещих родинок на мне не нашли, и дама с помощником, забрав свои бинты и снадобья, удалились. Больше я их не видела, ибо воистину в это время есть тысяча разновидностей врачей, каждый осматривает иную часть тела иным приспособлением, и Вы бы неприятно изумились, миледи, расскажи я вам, куда они заглядывали.

Когда нас оставили одних, я поведала Магнусу все, что знаю (за исключением моих замыслов, разумеется). Почти все время, что я говорила, его голубые глаза были круглыми, точно блюдца.

– Но да будет тебе известно, – закончила я, – что мне еще не приходилось покидать свою эпоху, разве что на год-два назад, для забавы. Больше мне рассказать нечего, все остальное для меня так же внове, как для тебя.

Через несколько дней жар прошел, и я окрепла, понемногу привыкая к жизни без магии. Когда я уже могла говорить без труда, пришел Тристан. Он привел с собой пожилого джентльмена и двух дам помоложе меня. Более юная была хороша собой и носила юбку, вторая, невзрачная, одевалась как мужчины; в ней чувствовалась ученость, как в аббатисе.

– Это Грайне, – сказал Тристан. Лицо у него было напряженное.

Я обворожительно улыбнулась и протянула джентльмену руку. Тот уставился на меня. Осанистый, и по тому, как держится, сразу видно, что родовитее Тристана, густые седые волосы зачесаны назад, будто он позирует для статуи. Что-то в нем напомнило мне поганца Леса Холгейта, который вызвал ломах и погубил мою жизнь.