Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени

Арабы так и не подошли ближе: они ждали ночи. Они не знали, что и Шард с нетерпением ее ждет: капитан скрипел зубами и вздыхал; он даже помолился бы, да только боялся лишний раз напомнить Небесам о себе и своих веселых молодцах.

Настала ночь, зажглись звезды.

– Поднять паруса, – приказал Шард.

Пираты кинулись по местам; здешняя безмолвная глушь им уже осточертела. Они втянули волов на борт, развернули паруса, и словно возлюбленный, явившийся с моря, такой желанный и долгожданный; словно утраченный друг, вновь обретенный спустя годы, северный ветер заполоскался в парусах пиратского корабля. И не успел Шард унять своих людей, как до изумленных арабов долетело звонкое английское «ура».

«Стреляный воробей» тронулся в путь, делая три узла, а вскорости мог бы разогнаться и до четырех, да только Шард решил не рисковать в темноте. Всю ночь ветер дул, не ослабевая, и, делая по три узла с десяти вечера до четырех утра, с рассветом пираты оказались далеко за пределами видимости арабов. А тогда Шард прибавил парусов, и корабль пошел со скоростью четыре узла, а к восьми склянкам делал уже четыре с половиной. Переменчивая команда воспряла духом; дисциплина на судне царила идеальная. Пока ветер наполнял паруса, а в цистернах плескалась вода, капитан Шард знал, что уж мятеж, по крайней мере, ему не угрожает. Великого человека возможно низложить, только если удача совсем от него отвернулась. Но если Шарда не удалось свергнуть, пока планы его оставались уязвимы для критики и сам он толком не знал, что делать, сейчас на это шансов было мало, и, что бы мы ни думали о его прошлом и о его образе жизни, невозможно отрицать, что Шард принадлежал к числу великих мира сего.

Что до предстоящего боя с арабами, вот тут Шарду уверенности недоставало. Заметать следы было бесполезно, даже если бы хватило времени, ведь арабские всадники отыщут врага по мельчайшим приметам. А еще капитан опасался верблюдов с легкими орудиями на борту: он слыхал, что верблюды способны делать по семь узлов и идти с такой скоростью чуть ли не целый день, а если хотя бы один снаряд угодит в грот-мачту… Шард выбросил из головы бесполезные страхи и принялся вычислять по карте, когда арабы их, с вероятностью, нагонят. Он сообщил своим людям, что ветер продержится с неделю, и не важно, текла в нем цыганская кровь или нет, но уж про ветер он, конечно же, знал все, что полагается знать моряку.

Затворившись один в штурманской рубке, Шард сосредоточился на подсчетах: накинул лишнюю пару часов – пока арабы опомнятся, пока отыщут следы, да и в путь выдвинутся не сразу; если они уже установили орудия на бруствер, то им понадобятся все три часа; тогда, получается, арабы должны выехать в семь. Предположим, что верблюды идут двенадцать часов со скоростью семь узлов – тем самым за день они проходят восемьдесят четыре морских мили, а Шард, при скорости три узла с десяти до четырех и четыре узла в остальное время, преодолевает девяносто миль за сутки, то есть врагов он даже опережает. Но когда дошло до дела, ночью Шард не рискнул делать больше двух узлов, пока арабы оставались за пределами видимости, ибо совершенно справедливо считал, что двигаться по суше быстрее в темноте опасно, так что и он тоже проходил восемьдесят четыре мили за сутки.

Вот это была гонка так гонка! Я не потрудился проверить, ошибся ли Шард в своих подсчетах или недооценил скорость верблюдов, но, так или иначе, арабы постепенно его нагоняли: на четвертый день Дик Испанец, отойдя на пять миль назад, с так называемой шлюпки заметил на горизонте верблюдов и подал сигнал Шарду. Лошадей арабы с собою не взяли, как Шард и полагал. Ветер не стихал, у пиратов оставалось еще два вола (притом, если что, всегда можно было съесть шлюпку) и запас воды – достаточный, пусть и не безграничный. Но появление арабов явилось для Шарда тяжким ударом: стало ясно, что оторваться от врага не удастся, а более всего прочего Шард страшился пушек. С командой он своими опасениями не делился: напротив, шутил и смеялся, и уверял, что потопит всю шайку, не успеют они провоевать и получаса; однако ж он боялся, что, как только орудия подвезут на расстояние выстрела, пушечные залпы оборвут такелаж и выведут из строя рулевое управление – это только вопрос времени.

Но одно очко «Стреляный воробей» у арабов все-таки отыграл, к немалой своей пользе: враги не успели обнаружить корабль до темноты, и теперь Шард снова выслал вперед матроса с фонарем (чего не рискнул сделать в первую ночь, пока арабы были совсем близко) и благодаря этому ускорился до трех узлов. На ночь арабы встали лагерем, а «Стреляный воробей» прошел двадцать морских миль. Но на следующий вечер враги показались снова – и на сей раз заметили паруса «Стреляного воробья».

На шестой день арабы подошли совсем близко. На седьмой – еще ближе. И тут Шард увидел реку Нигер – прямо по курсу протянулась полоса зелени.

Знал ли Шард, что река эта на тысячу миль тянется через лес, знал ли про нее вообще; что у него были за планы или изо дня в день он жил так, как будто дни его сочтены, – этого капитан своим людям не рассказывал. Да и я, признаться, на сей счет остался в неведении – сколько бы ни прислушивался к разговорам подгулявших матросов в известной мне таверне. С каменным лицом, плотно сжав губы, Шард вел корабль проложенным курсом. Тем вечером пираты добрались до опушки леса, арабы разбили лагерь и стали ждать в десяти морских милях позади, и ветер слегка поутих.

На закате Шард встал там на якорь и не мешкая высадился на твердую землю. Сперва он разведал лес, немного походив по нему пешком. А затем послал за Диком Испанцем. Шлюпку подняли на борт несколько дней назад, когда поняли, что она за кораблем не поспевает. Ездить верхом Шард не умел, но он послал за Диком Испанцем и напросился к нему в пассажиры. Дик Испанец усадил его впереди седла, «перед мачтой – как простого матроса, стало быть», усмехнулся Шард, ведь к седлу по-прежнему крепилась мачта; и они галопом ускакали прочь. «Штормит», – отметил Шард, внимательно осматривая лес по пути, и в конце концов обнаружил место, где зеленая полоса сужалась до полумили: пожалуй, «Стреляный воробей» здесь прошел бы, если срубить два десятка деревьев. Шард сам пометил нужные, отослал Дика Испанца следить за арабами, а всю команду бросил на рубку этих двадцати стволов. Он подвергался страшной опасности: «Стреляный воробей» опустел, а враг ждал всего-то в десяти милях за кормой, но настало время для решительных действий, и Шард пошел на риск остаться без корабля в самом сердце Африки – во имя надежды на то, что им удастся-таки выбраться из пустыни живыми.

Всю ночь напролет трудились пираты, вырубая эти двадцать деревьев; те, кому не хватило топоров, высверливали шилом отверстия, закладывали туда порох и его взрывали, а затем сменяли тех, кто работал топором.

Неутомимый Шард переходил от дерева к дереву, дотошно объясняя, куда именно оно должно упасть и что с ним делать, когда упадет. Одни необходимо было срубить, потому что их ветки зацепятся за мачты, другие – потому что их стволы не дадут пройти колесам; в последнем случае пень следовало почти сровнять с землей, и в ход шли пилы; а порою требовалось отпилить и откатить в сторону кусок ствола. Пиратам пришлось здорово попотеть: все эти деревья были настоящие гиганты; с другой стороны, будь они поменьше, они бы росли куда гуще, и местами, на сотни и сотни ярдов, кораблю невозможно было бы войти в лес и выйти из него, не прорубив сперва себе доступ; и все это Шард принял в расчет, вот только время поджимало.