Девятный Спас - Анатолий Брусникин

Над поверженным витязем стоял кургузый человечек со смутно знакомым лицом, скалил широкий гнилозубый рот.

— Ну здравствуй, чашник.

* * *

Яхе часто снился один сон, страшный.

Будто зимняя река, во льду прорубь, в ней студёная вода. И Яшку, пацанёнка, несёт к той дыре кто-то большой, сильный, кому не заперечишь. Поднимает, бросает. Зыбкая чёрная жуть заглатывает маленького Яшку, обжигает мертвящим холодом, назад отдавать не хочет. И опускается он всё ниже, ниже, а вокруг снуют бесшумные серебряные рыбы, шевеля плавниками.

На этом месте он всегда просыпался, дрожа и всхлипывая, обмочившийся от ужаса.

Сон был взаправдашный, из детства. Почти так всё и случилось.

Когда тятька понял, что малец вырастать не хочет, что будет для семьи вечной обузой и от людей срамом, то порешил избавиться от лишнего рта. Накормил огрызка напоследок досыта кашей с мёдом. Яшка, несмышленыш, обрадовался. В их убогой избёнке и толкуха на воде считалась лакомством, а тут мёд! Налопался, сколько влезло. Родитель сказал: «Боле не можешь? Ну, спасай тя Господь».

Тулупчик на сына надевать не стал, зачем добро зря губить? Обернул в рогожу, туго, перекинул через плечо, понёс.

Увидев впереди прорубь, Яшка всё понял. Но не забился, а будто окоченел и обмарался со страху. С того ужасного мгновения и на всю последующую жизнь воду и всё, что в ней таится, он люто возненавидел. Ни мыться не мог, ни рыбу есть, даже пил только что-нибудь горячее и густое, вроде сбитня или подогретого пивного сусла. Лужи обходил стороной, от дождя прятался, а если всё же приходилось промокнуть, по телу всюду выступала красная сыпь. В тот страшный день на самом берегу встретился отцу знакомый, и когда батя, утирая слезы, объяснил, куда и зачем идёт, человек этот отсоветовал брать грех на душу. Снеси-де лучше кутёнка в Дворцовый приказ, там за карлов хорошие деньги дают.

Получается, что всё-таки спас Яшку господь. Не с большой буквы Господь, а с маленькой — это парнишка потом уже додумался, когда выучил грамоту. Что у карл не «Бог», как у обычных людей, а «бог», такой же маленький и злой, как они. А не злыми им быть нельзя, ибо жизнь у карл жестокая. Если б Яшка в доброго Бога веровал, нипочём бы не выжил.

Впоследствии настало время, когда он и в Чёрта поверил. Тот, наоборот, был большой. Появлялся при луне, верхом, с копьем в руке. Желал Яху догнать, истребить. Ни пуля Чёрта не брала, ни нож. А обликом лукавый был, как некий чашник, принявший страшную подземную смерть от Яхиного промысла.

Мертвец на коне с копьём тоже снился ему не один год. Наконец, догнал — уже не во сне, а наяву, обернувшись прапорщиком Микитенкой, и отнял у сержанта Журавлёва удачу вместе с деревянными ногами, которыми Яха дорожил больше всего на свете.

Немного опомнившись после пережитого ужаса, карлик побитой собачонкой потащился в Преображёнку, к хозяину. С отвычки на собственных коротких ножках, да ещё необутому, бежать было трудно. Скоро Яха захромал. А тут ещё с неба забрызгал дождь, и стало калеке совсем скверно. Подвывая и размазывая по лицу слезы, Журавлёв плёлся вдоль Москвы-реки. Не оправдал он доверие Автонома Львовича, второй раз за долгие годы — опять из-за проклятого призрака. А нынешняя ночь у хозяина была особенная, поворотная. Он на Яху полагался, как на самого себя. Но подвёл его неверный раб…

Дождь полил пуще, за воротник потекли струйки, обжигавшие кожу хуже огня, и Яха этой пытки не выдержал. Спрятался под Яузский мост, а ведь знал, что должен как можно скорей явиться к гехаймрату. Пускай недотёпу там ждали ругань и побои, но в опасный час место сторожевого пса рядом с хозяином.

И едва кончило поливать, Журавлёв побежал дальше, старательно обегая лужи.

Опоздал он. Угодил к шапочному разбору. Но если б и успел, это ничего бы не изменило.

Сорвалось что-то в хитром замысле Автонома Львовича. Это Яха понял, когда мимо него, неподалёку от Преображёнки, с лязгом и гиканьем пронёсся поезд князя-кесаря. На облучке кареты восседал мастер Илейка, живой и невредимый, а сквозь стекло, подсвеченное факелом, Журавлёв разглядел совиный профиль Ромодановского.

Стало быть, всё пропало. Возвращаться в приказ незачем. Хозяин не дурак. Его наверняка уж и след простыл. А если Автонома Львовича взяли, то на свободе Яха ему больше пригодится.

Решил тогда Журавлёв наведаться в Кривоколенный. Вдруг Зеркалов там?

Понёсся в Москву и, верно, сгинул бы ни за понюх табаку, если б не счастливый случай.

Уже перед самым рассветом, близ Покровских ворот, где вход в город, присел он в кустах на кортки, тужился по нужному делу. Вдруг из Белого города вылетает верховой и прямо к караулу.

— Эй, начальник! От князь-кесаря приказ! Объявлен розыск беглого карлы Яшки Журавлёва, Срамнова тож! Всех карл, кого ни увидишь, бери под стражу, доставляй в Преображёнку! Ещё из примет — зело великие усы сапожного цвету.

От этого крика у Яхи нужное дело свершилось безо всякой натуги. Схватился за усы, отодрал с лоскутами кожи, так, что по губам брызнуло кровью.

Остался маленький человек без всего: ни хозяина, ни ходуль, ни усов, ни сапог, ни угла, где можно было бы спрятаться.

Но карлинский бог не покинул своё сирое чадо. Под колокольный звон, скликавший слобожан к заутрене, нашёл себе Журавлёв и прикрытие, и способ передвиженья.

Увидел он картину странную, даже дикую: как три мешка на ножках, шаря наощупь, стягивают рогожный балахон с мёртвого тела и потом, всё так же вслепую, молотят друг дружку кулаками, дерутся из-за своей жалкой поживы.

Обобранный покойник был жёлт и безобразен. Вместо рук две культи, носа и одного глаза нет, лоб собран толстыми уродливыми складками. Прокажённый, понял Яшка. И трое остальных тоже. Товарищ ихний одноглазый подох, вот они и сцепились.

Минуту назад Журавлев был в полной уверенности, что несчастней и бездольней, чем он, нет ни единого существа на свете, однако ошибался.

Подошёл он к уродам, отобрал мешок, побил их немножко, чтоб уважали, а потом предложил выгодное: станет он у них за поводыря, а они за это будут его слушаться и по очереди на закорках таскать. Те не поверили своему счастью.

Сел Яха одному на плечи, балахон с дырками натянул сверху. Ткнул пятками в бока: нно, пошёл! Остальные ухватились за первого, засеменили.

— Пойте жалостное, — велел им Журавлёв.

Запели. Стража у башни не то что остановить или расспросить — врассыпную подалась, закрестилась, да вслед поплевала.

А заразы Яшка нисколько не боялся. Он вообще мало чего на свете боялся. Воды с рыбами, раками, пиявками и прочей пакостью. Подвести хозяина. Ещё, конечно, Чёрта — мёртвого чашника Никитина. А боле ничего.

Причём от третьего из страхов ему суждено было в тот же день избавиться.

Добрёл он со своим гнусавым стадом до Кривого Колена. Увидел приставленный к дому караул, закручинился. В глубине души надеялся, что Автоном Львович как-нито вывернется, он ведь увёртливый. Но дела у хозяина, знать, были совсем плохи.