Григорий Распутин - Алексей Варламов

Все это страшный удар Церкви в лице ее иерархии. О Саблере и говорить нечего. Самый же тяжкий удар, конечно, тем, о ком не произносилось ни слова. Я думаю, что история Распутина уже непоправима. Без сомнения, этот негодяй сам распускал безмерно преувеличенные слухи о своем влиянии. Разумеется, все враги Престола с радостью эксплуатируют это страшное орудие… Но зачем был Распутин? Как можно было его держать? Как мог Саблер молчать и потакать? Как могли епископы оскорблять Святого Духа хиротониями вроде Варнавы?

В довершение – Саблер не сделал никакого опровержения против брошенного ему обвинения в том, что его назначил обер-прокурором Гришка

Сергий Финляндский на упрек в молчании по поводу Распутина казался даже удивлен: "Да ведь история Распутина тянется уже десять лет!" Значит, освящена древностью? Но ведь, выходит, что не освящена, а только приводит к последствиям, какие только и может иметь запущенная гангрена.

Да, заводят такую гангрену, а потом будут жаловаться на каких-нибудь "масонов". Сатана, конечно, не упустит воспользоваться грехом, да зачем же грех культивировать?»

Накануне войны русское общество в который раз было Распутиным скандализировано, и Церковь, Синод снова попали в самый центр этого скандала. Священник Филоненко, которого упомянул в своей дневниковой записи Тихомиров, заявил в Думе буквально следующее: «Как любящий и верный сын своей матери – церкви православной, я со скорбью считаю долгом упомянуть о том, о чем говорят на всех перекрестках, во всех самых медвежьих и захолустных углах нашего обширного отечества. Никогда еще, господа, наша русская церковь не находилась в таких тяжелых условиях своего существования. Нам приходится быть свидетелями того непостижимого, странного и в то же время огромного влияния некоторых проходимцев, недостойных проходимцев хлыстовского типа, которых принято называть у нас "старцами"».

А далее Филоненко называл фактически единственный действенный способ борьбы с Распутиным: при бездействии либо неспособности Синода что-либо сделать эту задачу может выполнить лишь Поместный собор.

Еще более радикальной по отношению к Синоду оказалась речь князя С. П. Мансырева, кадета: «Ведомство прогрессирует, и до такой степени сильно и быстро, что невольно наводит этим на жуткие мысли. Авантюра с Илиодором кончилась неудачно, и на место его выпущен другой деятель, неоднократно упоминавшийся уже здесь, с именем которого связаны наигнуснейшие преступления, растление общества. Его имени не нужно называть, оно всем известно. Его выпускают для приобретения связей в наивысших кругах, этого субъекта представители духовной власти встречают на вокзале при приездах в Петербург. На этого субъекта чуть ли не молятся наши несчастные барыни из великосветского общества, для удовлетворения гнусных инстинктов этот субъект водворяется в самом центре страны и отсюда повсюду распространяет на все свое тлетворное влияние. А православное ведомство смотрит на это спокойно и покровительствует этому субъекту. Дальше идти нельзя».

Тут обращает на себя внимание, что ни иерей Филоненко, ни князь Мансырев не называли фамилии Распутина, но всем находящимся в зале было понятно, о ком идет речь.

«…в жизни Церкви продолжало ощущаться то влияние, которым было отмечено время В. К. Саблера и источник которого следует искать в кругах, группировавшихся около "старца" Григория Распутина-Новых. Объективных данных об этом периоде крайне мало. Больше дает мемуарная литература, которая, однако, в равной мере очень субъективна, идет ли речь о противниках или о приверженцах "старца"», – писал впоследствии И. К. Смолич, с дневниковыми записями Тихомирова не знакомый, но точно уловивший субъективный и страстный дух практически любых свидетельств (а забегая вперед, скажем, и нынешних оценок), к этой теме относящихся. В том числе и тихомировских.

И тем не менее основания для пессимистических прогнозов и у Кривошеина, и у Тихомирова, и у священника Филоненко, и у князя Мансырева были. К этой поре опытный странник из сибирского села Покровского больше не был безгласным, как зимой 1912 года, когда о нем писали все подряд, а он не знал, как отбиться от врагов и лишь чувствовал, что газеты – это грозная сила, с которой трудно спорить. Теперь, набравшись нового опыта, от обороны он перешел к наступлению, сделался публичным человеком, выступал в печати сам, и одной из его мишеней стал Синод и его члены:

«…я не сектант. Осуждаю духовенство за его нерадивость и малую красоту в церковном обиходе. Но разве в этом суть? Наша Православная Церковь, как воздушное облако, светит и укрепляет каждого человека. В монашестве же нет спокойствия, а есть борьба: то с собственным телом, то с мiрским духом. Разве это праведники, что в клобуках состязаются из-за Патриаршего Престола?.. Антоний Волынский, Сергий Финляндский!.. Разве этого нужно им искать и указывать? Нужно, чтобы Духом прониклись все и сами указали на человека: вот Патриарх. А такого нет, и его не выдумаешь. Подобрать можно по росту, по красноречию, так чтобы подходил к правительству, но чтобы Патриарх своим духом покрывал весь народ и чтобы в него и православные, и иноверцы поверили, – для этого нужно родиться и тихо, незаметно вырасти».

В этой же беседе Распутин изложил свою программу:

«А ты спасай самого себя. И как только ты почувствуешь, что ты в себе, как река в берегах, до краев – вот тогда все покажется ненужным: и слава, и деньги, и карьера. Советую ни на кого не обращать внимания. Никого не наставляй, но никого за ошибки не карай – и думай о спокойствии души. И тогда всё вокруг тебя станет спокойно и ясно, и все прояснятся. Меня как поносили, чего только не писали обо мне, и врагов у меня все-таки нет; кто не знает меня, тот враг. Никому ничего худого не делаю, ни на кого не питаю злобы и весь на виду. Вот, как облака, проходит и злоба на меня, я не боюсь ее; поступай так и ты, и другой, и третий. Вот тебе и спасение в самом Mipy…

Болтают обо мне зря, пишут неизвестно что, и больше худое. Но и помочь им я не могу. Слепые света видеть не могут, и Царствие Божие открывается только тем, кто подходит друг к другу, как дети. Другой заповеди я не имею и не ношу. А чтобы тебе было ясно, кто я, я скажу: я – Распутин».

«Чего от меня хотят? Неужели не хотят понять, что я маленькая мушка и что мне ничего ни от кого не надо.

…Мне очень тяжело, что меня не оставляют в покое… все обо мне говорят… словно о большой персоне.

…Неужели не о чем больше писать и говорить, как обо мне… Я никого не трогаю… Да и трогать не могу, так как не имею силы… Дался я им… Видишь, какой интересный…

Каждый шаг мой обсуждают… все перевирают… Видно, кому-то очень нужно меня во что бы то ни стало таскать по свету и зубоскалить… Говорю тебе, никого не трогаю… Делаю свое маленькое дело, как умею… как понимаю… То меня хвалят… то ругают… только не хотят оставить в покое…

Если что плохо делаю, рассудит Господь… Искренне говорю тебе: плохо делать не хочу… Поступаю по умению… Хотел бы, чтобы, значит, вышло хорошо… Со всех сторон только и занимаются мною… Говорю тебе: маленькая мушка, и ни от кого и ничего мне не нужно… Самое было бы лучшее оставить меня в покое… Оставьте в покое… Дайте человеку жить… Все одно и то же. Я, да я… Говорю тебе, что хочу покоя… Не надо мне хвалы. Не за что меня хулить… От всего устал… Голова начинает кружиться. Куда ни взглянешь, все одно и одно… Кажется, живу в тиши, а выходит, что кругом все галдят… Кажется, в России есть больше о чем писать, чем обо мне… а все не могут успокоиться… Бог все видит и рассудит, были ли правы те, кто на меня нападал… Говорю тебе: я – маленькая мушка, и нечего мною заниматься… Кругом большие дела, а вы все одно и то же… Распутин да Распутин. Ни хулы… Ни похвалы… ничего не надо… Молчите… Довольно писать… Мне наплевать… Пишите… Ответите перед Богом… Он один и все видит… Он один понимает… Рассудит… Коль нужно, пишите… Я больше ничего говорить не буду… Да нечего говорить-то, врать-то можно сколько угодно… Ответ придется, придется-то держать… Махнул рукой… Сочиняйте… Говорю тебе – наплевать… прежде волновался… Принимал близко к сердцу… Теперь перегорело… Понял, что к чему идет и зачем… Говорю тебе, наплевать… Пусть все пишут… Все галдят… Меня не тронут… Я сам знаю, что делаю, и перед кем отвечаю… Такая, видно, моя судьба… Все перенесу, уже перенес много… Говорю тебе, что знаю, перед кем держу ответ… Ничего не боюсь… пишите… Сколько в душу влезет… Говорю тебе, наплевать… Прощай…»