Белое дело в России: 1917-1919 гг. - Василий Цветков

Своеобразно решался вопрос о представительстве в структурах местного самоуправления. Так как «тюрко-татарская нация, как союз государственный и правовой, имеет право в государственном управлении», то в зависимости от численности местного тюрко-татарского населения предполагалось их участие по следующей пропорции: в местностях с преобладанием тюрко-татар (свыше 50 % населения) их представители возглавляли местное самоуправление; в местностях с меньшей численностью (менее 50 % населения) «хотя бы один член тюрко-татарской нации» входил в состав управленческих структур. Национальное представительство обеспечивалось и на уровне центральной власти и гарантировалось тем, что «в состав центральной правительственной власти должно входить по одному лицу тюрко-татарской нации, облеченному правами министра для непосредственных сношений нации с государством». «Представители тюрко-татар» вводились также в состав мировых съездов, окружных судов и судебных палат для «участия в разбирательстве дел, стороной которых являются члены тюрко-татарской нации».

Высшим учредительно-санкционирующим, а также и законодательным органом признавалось Национальное Собрание (Миллят-Меджлиси). Его избрание (по одному депутату на каждые 50 тысяч населения) проводилось на основании «прямого, равного и тайного избирательного права». В выборах участвовал «каждый член тюрко-татарской нации без различия пола, достигший 20 лет». Собрание работало в течение трех лет и рассматривало все законодательные акты, выносимые на его обсуждение «каждой тысячью правомочных членов нации». Исполнительная власть осуществлялась Национальным управлением, состоявшим только из трех ведомств, соответствующих трем основным направлениям автономии тюрко-татар (духовного, просвещения и финансов). Духовное ведомство возглавлял муфтий (его члены – кадии). Его задачами были, в частности, «издание фетва, рассмотрение и решение вопросов веры и богослужения… общий надзор за постановкой преподавания вероучения во всех учебных заведениях, цензура Корана и Афтиак, управление духовными школами». Финансовое ведомство отвечало за сбор «национального налога». Вводились и собственные судебные структуры, связанные с осуществлением права шариата.

Местные учреждения были представлены окружными меджлисами, также избираемыми по «четыреххвостке», окружными Национальными управлениями, сельскими Меджлисами и сельскими Национальными управлениями, осуществлявшими функции, аналогичные вышестоящим структурам. Первым председателем Национального Управления стал известный общественный деятель, бывший член Государственной Думы, член ЦК партии Иттифак-аль-Муслимин С. Н. Максудов. Главой духовного отдела стал казанский мулла Г. Галеев.

Автономия тюрко-татар была признана Комучем и Временным Сибирским правительством. Представители автономии участвовали в работе Уфимского Государственного Совещания. Комучем в сентябре 1918 г. было принято обращение «К тюрко-татарскому народу Государства Российского», фактически признавшее принятое в 1917 г. положение о «Национальной автономии». Считалось возможным предоставить тюрко-татарам право пользоваться «родным языком в местном управлении, самоуправлении и суде, свободно открывать всевозможные школы и строить свою религиозную жизнь». Допускалась возможность создания «органов национального самоуправления, обладающих принудительной публичной властью, правом устанавливать и взимать особые национальные налоги и самостоятельно ведать дела общественного призрения, народного просвещения и культурно-экономические». Своеобразной столицей экстерриториального государства стала Уфа.

Однако Российское правительство в конце 1918–1919 г. невысоко оценивало перспективы создания «национально-персональной автономии», фактически игнорировало его. В ведомственном отношении данные проблемы решались по линии туземного отдела МВД. 21 марта новый председатель Центрального Национального управления И. А. Ахтямов и член Духовного ведомства кадий С. М. Урманов составили докладную записку в МВД, где указывали на необходимость «внести ясность» в отношения правительства Колчака к «органам культурно-национальной автономии». Для этого предлагалось сделать «принципиальное признание культурно-национальной автономии со стороны правительства». По мнению авторов записки, это обеспечило бы «доверие тюрко-татарского населения, отвоевываемых от советской власти местностей, к власти и будет служить для наиболее сознательных и активных представителей этого населения побудительным мотивом к участию в деле созидания государственности». Отмечалась также возможность поддержки со стороны башкир, которые, как не в меру оптимистично считали авторы записки, были «благорасположенные и даже подчиняющиеся в духовно-религиозных делах велениям органов нашей автономии». Во внешнеполитическом контексте считалось, что признание автономии «даст возможность послать официальных представителей на мирную конференцию, а участникам последней – получить правильное представление о наших нуждах и чаяниях». В марте – апреле 1919 г. в поддержку ходатайства руководителей автономии о «принципиальном признании культурно-национальной автономии» выступили представители совещаний из Петропавловска, Екатеринбурга, Челябинска, Новониколаевска, Красноярска (19).

Однако в реальном положении тюрко-татарской автономии не все было так стабильно, как представлялось ее руководителям. 12 мая 1919 г. уполномоченные от башкирского народа Челябинского уезда Оренбургской губернии М. Казимуратов, Г. Курбангалиев обратились к Верховному Правителю России с просьбой не отождествлять форм выражения их национальных интересов со структурами национально-культурной автономии тюрко-татар. Для башкир, имевших уже опыт «территориальной автономии», «национально-персональная автономия» представлялась явно недостаточной. Претензии тюрко-татар («пришлого элемента в Башкирии численностью 5 %») связаны со стремлением «вернуть свое господствующее положение над другими народностями мусульманского вероисповедания России (башкир, киргиз) и тем создать общемусульманскую антигосударственную позицию на будущее время, каковая позиция существовала еще в России до революции под руководством татар как в Государственной Думе, так и в мусульманской печати и в обучении мусульман». «Представители башкирского народа» считали необходимым в национальной политике Российского правительства признать «самостоятельность национально-культурную и духовную для каждой народности», а не организовывать «какую-либо оппозицию, которая может только обострять отношения между русским народом и мусульманами, создавая как для той, так одинаково и для другой народности несчастья». Авторы обращения заявляли, «чтобы Национальное управление тюрко-татар и его отделы, как духовный, так просвещения и финансов, не вмешивались в дела башкир, чтобы это управление именовалось татарским, а не тюрко-татарским» и «чтобы при первой возможности оно покинуло пределы Башкирии».

Осенью 1919 г. вопрос о восстановлении «национально-культурной автономии» снова возник, но на этот раз уже в условиях очевидной необходимости перемены политического курса колчаковского правительства. Поражения на фронтах требовали расширения социальной базы движения. Создание дружин Святого Креста и Зеленого Знамени (подробнее об этом – во второй части монографии), проведение дополнительных мобилизаций в белую армию требовали взаимодействия с мусульманскими структурами в Сибири и на Дальнем Востоке. Глава МВД В. Н. Пепеляев обратился в Национальное управление мусульман тюрко-татар, переехавшее незадолго до падения Омска в Иркутск, с просьбой предоставить информацию о возможности возвращения из рядов белой армии мобилизованных членов управления (например, председатель Управления И. Ахтямов служил в осведомительном отделе при штабе 3-й армии, глава ведомства финансов Ш. Алкин был откомандирован в Томское военное училище, а представитель управления «для сношений с Всероссийской властью» С. Мамлеев служил в 1-м конно-киргизском полку на далеком Семиреченском фронте). Ответ не замедлил явиться, но помимо восстановления состава управления (посредством демобилизации его членов и служащих) снова говорилось о «признании самой автономии» Российским правительством. «Это показало бы, что Правительственная власть не ограничивается только удовлетворением домогательств мусульман, а проявляет действительную заботу о сохранении работоспособности данного национального учреждения». Подобного рода заявления делались и ранее, в частности, во время провозглашения «священной войны против большевиков» в Омске и при формировании дружины «Зеленого знамени». 14 сентября 1919 г. в Новониколаевске прошло собрание, на котором отмечалось, что вооруженная поддержка мусульманами белой власти предполагала бы, в частности, что «мусульманское управление, которое ныне существует как незаконное, должно быть законное», и «для успешной борьбы с большевизмом сформировать национальные части (роты и полки)». Была подготовлена резолюция от имени Всероссийского правительства, которая повторяла основные положения принятой в 1917 г. «Конституции» о «культурно-национальной автономии тюрко-татар» (признание «публично-правового» статуса за структурами местного самоуправления, обложение мусульман тюрко-татар «специальным налогом», представительство интересов нации на уровне центральной правительственной власти и региональных управлений и т. д.). Резолюция завершалась следующим определением: «В твердом сознании, что не грубой силой, а общностью интересов должны быть связаны многоплеменные народы России в единое государственное целое, и будучи убежденным в необходимости предоставления более широких прав в вопросах управления самому народу, Всероссийское Правительство считает своею обязанностью ныне же санкционировать вышеприведенные положения культурно-национальной автономии тюрко-татар Внутренней России и Сибири и считать таковые законно-признанными и обязательными к исполнению… объявляя о таковом своем решении, Российское Правительство выражает уверенность, что мусульмане тюрко-татары, объединенные отныне единым органом своего национального самоуправления, проявят свойственную им энергию, мужество и твердость в борьбе за возрождение России и сумеют оправдать то высокое доверие, которое им оказывается признанием автономии». Однако ее официального утверждения не произошло ввиду быстрого отступления белого Восточного фронта и постепенного прекращения военного сопротивления в Сибири (20).