Демонтаж народа - Сергей Кара-Мурза

Что касается этнологической науки, то в ней советский народ всегда рассматривался как полиэтническая социальная общность. В целом же концепция «советского народа» не содержала в себе обоснования ассимиляторской политики.

Есть и другая сторона вопроса — в какой степени эта концепция соответствовала советским реалиям? Одни авторы считают «советский народ» реальностью, а А.С. Барсенков, А.И. Вдовин и В.А. Корецкий даже полагают, что еще в дореволюционной России формировалась такая общность, которую много позже вдруг открыли в «новой исторической общности — советском народе»… Другие авторы утверждают, что такой общности, как «советский народ», не было. По мнению, например, А. А. Бразаускаса, «советский народ» оказался таким же мифом, как и социализм. Аналогичной точки зрения придерживается В. И. Козлов. А. И. Солженицын писал о «дутом советском патриотизме». Помню логическо-филологическое обоснование идеи отсутствия советского народа, которое сделал один литовский академик на заседании Секции общественных наук Президиума АН СССР году в 1989 или 1990. Ход мыслей был таков: «народ» — это «этнос», а «этнос», по Аристотелю, — это род, племя и т. п., и «советский народ» под это определение никак не попадает; следовательно в СССР имеются только народы-этносы, но нет никакой единой общности.

Разумеется, подобные интеллектуальные упражнения являются чистой схоластикой, предназначенной для обоснования очевидных идеологических целей. Общеизвестно, что понятие «народ» весьма многозначно и лишь одно из его значений соответствует понятию «этнос». Отрицать наличие в СССР народа как совокупности всех его граждан, как общности «по государству», можно только в том случае, если хочется оценивать СССР как пресловутую «тюрьму народов», не объединенных ничем, кроме власти надсмотрщиков. Интересней и важней подумать о том, каков был характер этой общности, «советский народ», что именно было у него общего.

К числу объединявших факторов следует прежде всего отнести принадлежность к единому государству и достаточно длительную историческую традицию единой государственности — более длительную, чем период существования самого СССР; этот фактор имел отнюдь не сугубо формальное значение, он вырабатывал и закреплял в поколениях привычку жить вместе, быть подданными общего царя или общего генсека, гражданами одной страны.

70 лет советской политической системы оставили свой отпечаток в сознании людей, сформировали новые традиции, наложившиеся на прежние. Это — традиция быть «советскими», которая явилась модификацией парадигмы российскости и в то же время — идеологическим маркером этой общности: вспомним формулу «социалистическое отечество». Степень «идейной сознательности» советских граждан — это вопрос крайне дискуссионный. Едва ли приверженность идейному «научному» коммунизму была сколько-нибудь массовым явлением, тем более что советские идеологизмы зачастую имели весьма отдаленное родство с марксовой теорией. Однако в данном случае это не очень существенный вопрос. Идеологическая общность советского народа заключалась в лояльности к доминировавшим идеологическим символам. По-видимому, это вообще особенность массового, обыденного по своему характеру сознания — воспринимать и ориентироваться на символы идей, а не на их суть. Любое государство создает систему таких символов и стремится внедрить их в сознание граждан с целью обеспечения их лояльности и сплочения общества. В этом смысле нет принципиальной разницы между идеей социализма в СССР, идеей демократии в США или, скажем, идеей монархии в Великобритании.

Очевидно также, что степень интеграции советского общества была выше, чем общества дореволюционного. Этому способствовали модернизация общества (хотя она же породила новые противоречия и диспропорции, особенно ощутимые в традиционалистских секторах общества), гораздо более высокая степень межрегиональной экономической интеграции, относительно интенсивные миграционные процессы, связанные с индустриализацией, освоением целины, организованным перемещением трудовых ресурсов, урбанизацией, развитием транспорта, средств массовой информации и коммуникации и пр.

Развитие профессиональной культуры, в том числе у народов, не имевших ее прежде, также действовало как интегрирующий фактор. Всякая профессиональная деятельность, ориентирующаяся на массового потребителя, — интернациональна и в значительной степени вненациональна… В условиях индустриализации общества — в широком смысле этого понятия — сокращалась сфера традиционно-бытовой, локальной культуры и соответственно расширялась область распространения массовой культуры в ее советском, общегосударственном варианте.

Наконец, объединяющим фактором выступал русский язык, благодаря которому существовала единая система коммуникации. В целом вполне можно говорить об общесоветском пласте культуры, сочетавшимся с этническими культурами. Культура вырабатывается не только этническими, но и практически любыми другими обществами: собственно, культура как обобщенная целостность представляет собой систему разнообразных субкультур, производных от разных видов деятельности человека. Поэтому нет ничего «антиэтнического» в том, чтобы говорить и о советской культуре.

Итак, официальная концепция советского народа была чрезмерно идеологизированной, помпезной, наивно-претенциозной, как и многие другие «концепции» той эпохи. Однако она не была полностью неверной, поскольку существовал сам советский народ как народ-общество, продукт длительного развития единого государства. Степень «советскости» была, наверное, неодинаковой у разных народов, у разных групп этих народов, у отдельных индивидов. Разные типы группового самосознания могли соотноситься по-разному. Но это довольно обычное явление для многих стран мира… и зачастую оказывается изменчивым, ситуативным [22, с. 137-141].

Этой ясной и спокойной трактовке мы вполне можем следовать и сегодня.

Как известно, несмотря на наличие мощных объективных факторов, способствующих сплочению жителей СССР в один народ (нацию), наличие эффективных политических, экономических и культурных механизмов, которые выполняли эту работу, а также наличие политической воли государства, процесс этот не был завершен, а начиная с 60-х годов началось ослабление связей, соединяющих людей в народ. «Антисоветская революция» демонтировала уже, казалось бы, надежно собранный и воспроизводящийся советский народ. Теперь само выживание России в любой мыслимой конфигурации зависит от того, сможет ли общество и государство создать механизмы, способные воссоздать народ — в новых формах, отвечающих новым условиям. Для этого и нужны нам уроки как опыта становления советского народа, так и его демонтажа. В этой главе речь идет о становлении.

Задача, которая стояла перед советским государством и советским обществом, исключительно сложна, и бесполезно строить предположения о том, удалось бы или нет советскому народу выдержать удар конца XX века, если бы в каких-то конкретных вопросах дело повели так, а не иначе. Мы можем, однако, выявить те мины, которые в новейшее время закладывались в конструкцию многонационального российского, а затем советского общества, а также обсудить возможные способы обезвреживания таких мин или хотя бы смягчения их разрушительного действия. Какие-то из этих мин до сих пор остались неразряженными, какие-то заложены в последние десятилетия, какие-то закладываются на наших глазах сегодня.