Сын повелителя сирот - Адам Джонсон

Сан Мун остановила его.

– Обещайте мне, что с ним не произойдет ничего плохого, – попросила она.

– С кем? С пастухом?

– Нет, с моим мужем. Кем бы он ни был, у него доброе сердце.

– Никто в мире не сможет сдержать подобного обещания, – ответил ей Великий Руководитель.

Командир Га курил на балконе и смотрел вприщур на дорогу, надеясь заметить хоть какие-то признаки машины, на которой приедет Сан Мун. Услышав далекий лай со стороны зоопарка, он вспомнил ту собаку на пляже, которая много лет назад стояла в волнах прибоя, словно часовой, в ожидании того, кто больше никогда не вернется. Есть на свете люди, которые просто появляются в твоей жизни и забирают у тебя все. В этом жена товарища Бука была права. Но Командиру Га вовсе не нравилось быть одним из них. Он был и тем, кто сам что-то забирал, и тем, у кого забирали. А еще тем, кто оставался позади. В будущем ему предстояло выяснить, каково это – играть все три роли одновременно.

Он затушил сигарету. На перилах балкона лежали семена сельдерея из силка, которым мальчик ловил птиц. Га катал семена пальцем, глядя на черный город, под которым мысленно различал лабиринт ярко освещенных бункеров, где, несомненно, и находилась Сан Мун. Кто придумал это место? Кому пришла в голову идея его создания? Насколько же нелепым и смешным показалось жене товарища Бука искусство лоскутного шитья! Из какой ткани, с каким рисунком можно сшить историю жизни в этом месте? Единственное, что он мог сказать о настоящем Командире Га, поносив его одежду и поспав в его кровати, это то, что только такое место могло сформировать подобного человека. В Северной Корее ты не рождался, тебя создавали, поэтому сегодня ночью такой создатель был занят работой. Дорожка из семян на перилах балкона вела к целой горке. Га медленно протянул к ней руку.

– Откуда взялось это спокойствие на лице жены товарища Бука? – думал он. Откуда она знала, чтó ей предстоит? Внезапно прутик силка дернулся, камень упал, веревка натянулась, и петля вокруг пальца Га затянулась.

Он осмотрел дом, пытаясь что-то найти, хотя и сам не знал, чтó именно и с какой целью. Он ознакомился с коллекцией рисовых вин Командира Га, повертев в руках каждую бутылку. Зажег свечу, встал с ней на стул и ощупал несколько пистолетов в верхнем шкафчике. В туннеле он пробежался глазами по всем DVD-дискам, стараясь найти фильм, в котором рассказывалось бы о такой же, как у него, ситуации, но, похоже, американцы не снимали подобных картин. Он изучил обложки дисков и почитал описания фильмов, но где найти фильм, в котором вместо начала была бы затянутая середина и нескончаемый финал? От чтения английского текста у него разболелись глаза, а затем и он сам начал думать по-английски, переключившись на мысли о завтрашнем дне. И вдруг впервые за долгое время он почувствовал леденящий страх. Английские слова будут звучать в его голове до тех пор, пока он не услышит голос Сан Мун.

Когда машина с ней, наконец, приехала, он, распластавшись, лежал на кровати и старался успокоиться, слушая четкое, ровное дыхание крепко спящих детей. Он прислушивался к тому, как она, войдя в темный дом, налила себе стакан воды на кухне. Когда она открыла дверь спальни, он нащупал рукой коробок и вытащил спичку.

– Не надо, – попросила она.

Он испугался, думая, что ее избили или как-то поранили, и она пытается скрыть от него какие-то следы на своем теле.

– С тобой все в порядке?

– Все нормально, – ответила она.

Он слушал, как она переодевается, представлял себе, как она снимает одежду и вешает ее на спинку стула, опираясь рукой о стену, чтобы не упасть, и стараясь попасть в ночную рубашку. Он чувствовал в темноте, как она прикасается к лицам детей, проверяя, все ли с ними в порядке, здоровы ли они и крепко ли спят.

Когда она забралась под одеяло, он зажег свечу и увидел ее в ореоле золотистого света.

– Куда он тебя отвез? Что он с тобой сделал? – спросил Га, осматривая ее лицо и пытаясь увидеть на нем следы пыток.

– Он не причинил мне боли, – ответила Сан Мун. – Он просто познакомил меня с моим будущим.

Га увидел три чосонота – красный, белый и синий – на фоне стены.

– Эти платья тоже из твоего будущего? – удивился он.

– Эти костюмы я должна надеть завтра. По-моему, в них я буду выглядеть, как одна патриотка – экскурсовод из Военного музея, правда?

– Так ты не будешь надевать свое серебристое платье?

Она отрицательно покачала головой.

– Значит, уезжая отсюда, ты будешь выглядеть, как девушка с картинки, такой, какой он и хотел тебя видеть, – произнес он. – Я знаю, что тебе хотелось уехать в другом наряде, но самое главное, что ты отсюда выберешься. Ведь у тебя не осталось сомнений, правда? Ты ведь поедешь, да?

– Не я, а мы поедем, правильно? – уточнила она. Внезапно она что-то заметила, взглянув на опустевшую каминную полку.

– А где персики?

– Я выбросил банку с балкона, – сказал он ей, немного помолчав. – Они нам больше не понадобятся.

Сан Мун посмотрела на него.

– А что, если кто-нибудь найдет их и съест? – спросила она.

– Я вскрыл банку, чтобы они все высыпались.

Сан Мун склонила голову набок.

– Ты обманываешь меня?

– Конечно, нет.

– И я по-прежнему могу тебе доверять?

– Я выбросил персики, потому что нам этот путь не подходит, – объяснил он. – Мы пойдем другой дорогой, которая откроет перед нами такую жизнь, как в американском кино.

Она легла на спину и уставилась в потолок.

– Ну, а ты… – спросил он. – Почему ты не рассказываешь мне, чтó он с тобой сделал?

Она натянула простыню на себя, сжав ее в руках.

– Он прикасался к тебе?

– В этом мире происходят разные вещи, – сказала она. – Что можно о них рассказать?

Га ждал, что Сан Мун продолжит, но она молчала.

– Пришло время рассказать тебе все, – решилась, наконец, она. – Великий Руководитель знает обо мне много разного. Когда мы окажемся в самолете, я расскажу тебе свою историю, если ты этого хочешь. Сегодня я хочу рассказать тебе то, чего он обо мне не знает.

Она потянулась, чтобы задуть свечу.

– Великий Руководитель понятия не имеет о том, что мой муж и Командир Парк замышляли заговор против него. Великий Руководитель не знает, что я ненавижу петь с ним в караоке и никогда в жизни не пела ради собственного удовольствия. Он даже не представляет себе, что его жена присылала мне записки – она ставила на них его печать, чтобы я их открыла и прочла, но я этого так и не сделала. Он никогда не узнает о том, как мне удается не слышать его, когда он поверяет мне свои гнусные тайны. Я никогда не расскажу ему, как мне было противно, когда он заставлял меня есть цветок, как я ненавидела тебя за то, что ты заставил меня нарушить мою клятву. Я обещала себе никогда больше не есть, как человек, умирающий от голода.