Запрещённый приём - Лорел Гамильтон

это уж точно лучше альтернативного варианта.

Впереди замаячило отделение местной полиции. Мы вот-вот узнаем, что там за новые улики появились, а я, наконец, свалю из этой дискуссии. Двойной джекпот!

— Ты хочешь завести детей с Анитой? — Спросил Олаф.

И вот мы опять застряли в этой блядской дискуссии.

— Нет. — Ответил Никки.

— Почему?

— Женщина, которая зовет себя моей матерью, лишила меня глаза, когда мне было четырнадцать, оставив на его месте шрам, который я не могу спрятать. И это далеко не единственный мой шрам. Она также издевалась над моим младшим братом и сестрой, но я был ее любимчиком. Отец все знал и ни черта не сделал, чтобы защитить нас. С таким наследием я не уверен, что мне стоит размножаться.

— Значит, тебе все равно, если Анита заведет ребенка с одним из других мужчин своей жизни?

— Это не твое дело. — Вмешалась я.

— Нет, все нормально. — Произнес Никки. — Я хочу ответить.

Я постаралась не вздыхать и просто кивнула ему, чтобы он ответил.

— Ее мужчины для меня как семья. Натэниэл зовет меня своим братишкой-мужем — это что-то вроде сестренки-жены из полигамии. Если Анита захочет ребенка от кого-то из моих братьев, то моя семья, которую я люблю, просто станет больше.

Олаф припарковался перед полицейским отделением и выключил двигатель. Я уже потянулась к двери, когда он спросил:

— И ты любишь их так же, как любишь Аниту?

— Нет, в Аниту я влюблен. Кого-то из ее мужчин я люблю, как братьев, а кого-то — как друзей.

— А что ты скажешь о женщинах в вашей полигруппе, которые остались в Сент-Луисе?

Никки ухмыльнулся, оскалив зубы — как в напоминание о том, что в других формах они у него были острее.

— Большинство из них меня боится, так что — нет, никого их них я не люблю.

— А что насчет секса с ними?

— Та же фигня — они меня боятся. И никому из них не нравится грубый секс или бондаж, так зачем они мне?

— Даже Эйнжел и Петре?

«Блядь» подумала я.

— Их я тоже не люблю. — Ответил Никки.

— У тебя был с ними секс? — Уточнил Олаф.

Мне ужасно хотелось выбраться из машины, но я боялась, что разговор на этом не кончится, а я не хотела пропустить ответы Никки. Мне, наверное, и реакции Олафа будет полезно услышать, так что я осталась. Мать их.

— С Эйнжел был.

— И? — Поинтересовался Олаф.

— И Аните совершенно не нравится эта тема. — Сказал Никки.

— Это значит, что ты не станешь мне отвечать или что ты не можешь ответить?

— Это значит, что Анита должна дать мне добро на возможность тебе отвечать.

Я с тоской посмотрела на офис шерифа — он был здесь, прямо перед нами. Нас там ждут зацепки, которые мы должны изучить, но я знала, что Олаф не угомонится. Поскольку Эйнжел и Петра обе выступали в роли наживок, вопрос, вероятно, все-таки заслуживал ответа. Ебаный в рот.

— Эйнжел знает, кто я такой, какой я на самом деле? — Спросил Олаф.

Я обернулась и посмотрела на него.

— Знает.

— И все же она флиртовала со мной.

Я кивнула.

— Насколько грубый бондаж она предпочитает?

Мне пришлось приложить усилие, чтобы не скривиться и не покраснеть, но со вторым я провалилась. Это заставило Олафа улыбнуться, а я в ответ уставилась на него в упор. Я начинала злиться и радовалась этому. Гнев лучше смущения.

— Не такой грубый, как нравится тебе. — Мой голос был густым от гнева, а кожа дышала жаром.

Олаф расстегнул свои ремни безопасности, чтобы повернуться корпусом к Никки, который все еще сидел сзади.

— Но достаточно грубый, чтобы удовлетворить тебя?

— Если речь идет о групповушке с участием Аниты, то да.

Я только-только перестала краснеть, как вспыхнула вновь.

— Закрыли тему. — Отрезала я.

Олаф уставился на меня — его глаза скрывались за стеклами темных очков, но эту степень сосредоточенности и внимания я ощутила прямо на своей коже.

— Если мы собираемся встречаться, Адлер, я должен знать некоторые вещи.

— Он может спросить меня, когда тебя не будет рядом, Анита. — Предложил Никки.

— Нет уж. Думаю, если ты собираешься отвечать, то я должна знать, что именно ты ответишь.

— Даже если тебя это смущает?

— Даже так. — Сказала я, и внезапно почувствовала, что снова себя контролирую. Это была альтернативная форма храбрости, а я, блядь, буду храброй.

— Валяй, спрашивай. — Бросил Никки.

— С другими женщинами ты занимаешься сексом только в присутствии Аниты? — Поинтересовался Олаф.

— С Эйнжел — да.

— Что насчет Петры?

— Она из тех, кто меня боится и не любит грубостей.

— Значит, у тебя не было с ней секса?

— Не было.

— Так, хватит, ладно? Нас там улики ждут, помните? — Сказала я и потянулась к дверной ручке.

— Еще один вопрос. — Попросил Олаф.

Я прижалась лбом к дверному стеклу.

— Какой? — Спросила я, и это прозвучало устало даже по моим меркам.

— Анита способна заниматься достаточно грубым сексом и бондажем, чтобы удовлетворять тебя, но понравится ли ей это настолько грубо, насколько нужно мне?

— Лично меня все устраивает. — Ответил Никки. — Наши кинки совпадают.

— Учитывая тот факт, что я смотрел твои видео, я удивлен, что Анита на такое пошла.

— Мои видео в основном про работу — про то, как быть пугающим, и заставлять людей верить угрозам моего бывшего прайда, либо это просто была реклама для наших потенциальных клиентов. Там то, что Анита не пережила бы без шрамов или чего похуже — это все для сбора информации, для дела. Вот что я имел в виду, когда говорил об определенной точке. После нее это уже просто работа.

Я сидела в машине и мысленно старалась добраться до той устойчивой части себя, которая была пустой и фонила, как белый шум, чтобы меня не парил тот факт, что мужчина, которого я люблю, говорит такие ужасные вещи. Я знала, кем был Никки, ну, или кем он был, когда мы познакомились. Я знала, что если бы не привязала его к себе, он бы, вероятно, до сих пор радостно пытал и убивал бы народ по всему миру вместе со своим прайдом наемников. Мне просто было тяжело слышать, что он говорит об этом, как ни в чем ни бывало. Внезапно я поняла, что была для Никки не Джимини Крикетом. Скорее я была для него дорогой в Дамаск (поворотный пункт в жизни — прим. переводчика).

— Я наслаждаюсь своими видео. — Заметил Олаф.

— Никто бы такого не пережил, так что — нет, Аните не нравится так грубо, как