История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре - Джон Бартон

Иудейская литература времен раннего Средневековья попадает в две категории: обсуждение законов и истолкование священных текстов. Споры о законах присутствуют в Мишне, завершенной к началу III века нашей эры, а потом на протяжении нескольких столетий появлялись в двух Талмудах: в Палестинском, или Иерусалимском Талмуде (Ерушалми), законченном к концу IV века, и в Вавилонском Талмуде (Бавли), обретшем окончательный облик где-то двумя столетиями позже. И сама Мишна, и Талмуды – обширные своды комментариев на Мишну – по большей части состоят из галахи, но содержат и рассказы, басни и любопытные пассажи, более характерные для агады. Есть там и некая доля истолкований священных текстов, проведенная в рамках талмудистской традиции, но распределение производится по темам: каждый трактат – так названы разделы – касается той или иной из областей иудейской жизни, которые необходимо упорядочить.

Истолкование священных текстов с полным правом присутствует в мидрашах. Их крупное собрание – «Великий мидраш», посвященный Пятикнижию и книгам, которые читаются в дни торжеств (Песнь Песней, Плач Иеремии, Есфирь, Руфь, Екклесиаст). Мидраш – это привычное нам толкование, проходящее через всю книгу и выражаемое в комментариях по мере появления стихов. Общая тенденция – сближение с агадой, хотя время от времени делаются замечания касательно поведения, галахи. Один из самых ранних мидрашей – это «Мехилта рабби Ишмаэля», и она по преимуществу галахическая. Эти тексты – фундамент иудейских толкований на протяжении всего Средневековья.

Сочинитель/составитель мидрашей, даршан, временами толкует тексты в том смысле, который христианский толкователь счел бы буквальным, но чаще переходит к более причудливым или аллегорическим интерпретациям: так, библейский «Эдом» толкуется как термин, имеющий отношение к римлянам, которые, в свою очередь, означают христиан. Как уже отмечалось, для иудеев довольно необычно мыслить в терминах аллегорий о потусторонних реальностях, как иногда случается в христианских толкованиях; намного чаще переносный смысл связан с практическими делами – иными словами, ближе к галахе. Но прежде всего мидраш соединяет стих, к которому дается комментарий, с другими стихами, и те могут располагаться в любом месте Библии, воспринимаемой как своего рода база взаимосвязанных текстов, и вопросы из разряда «до и после», как говорят авторитеты раввинизма, просто не возникают. Этот метод, охарактеризованный в предыдущей главе, оставался распространенным в иудейских толкованиях Библии в течение всего Средневековья.

Святость и богодухновенность Библии сделали ее непохожей ни на какую из прочих книг. Как сказал мудрец, чьи слова записаны в «Поучениях отцов» (Пиркей авот), трактате II века нашей эры: «Верти ее, верти ее, ибо в ней есть все». От каждой мельчайшей подробности текста, вплоть до пунктуации, можно получить результат; каждое непосредственное соседство слов и предложений имело свое значение в толковании; в произведении не было ничего неуместного или случайного; и любой повтор, любое, даже самое мизерное, отклонение от формулировки, которой можно было бы ожидать, было исполненным смысла и важным, и с его помощью можно было разгадать те загадки, от решения которых оставалось лишь отказаться при более поверхностном прочтении. Ева Мрочек говорит об этом так: «Здесь у нас четко определенный и ограниченный канон, “экзегетическое подведение итогов”, и притязание на то, что ничто не ново и все уже явлено в откровении на Синае, – а также необузданная экзегетическая изобретательность, благодаря которой вызывающе конечный текст обретает способность порождать новые смыслы до бесконечности» [44].

Типичная методика в произведениях раввинов заключается в следующем: обратить внимание на некую странность или несообразность в библейском тексте и разобраться с ней путем необычайно «внимательного прочтения». Вот, скажем, стих из Книги Бытия (Быт 35:22):

На первый взгляд два предложения не кажутся связанными, и далее в тексте следует перечисление сыновей Иакова, так что вполне естественно счесть вторую фразу началом нового раздела. Впрочем, в манускриптах Еврейской Библии эти два предложения воспринимаются так, как будто передают единую идею, и раздел кончается не перед второй фразой, а после нее. И первый же вопрос, который должен задать переводчик: почему это так? А второй вопрос возникает после прочтения странной клаузы «и услышал Израиль», которая не сообщает – как стоило бы ожидать – о последствиях того, что по первому впечатлению предстает как жесточайшее оскорбление. Современный читатель, скорее всего, просто отметит, что текст слегка непоследователен. Но у тех, кто писал мидраши, не было такой возможности. И они нашли решение, уже сохраненное в Книге Юбилеев: последствие было. Иаков больше не имел отношений с Валлою, своей наложницей, поскольку его сын «осквернил» ее; соответственно, и детей тоже больше не было, и потому «сынов же у Иакова было двенадцать» – не больше. Тем самым выходит, что этот пассаж из Книги Бытия совершенно логичен и последователен, и косвенно он сообщает нам об Иакове больше, чем кажется. Эти дополнительные сведения мы находим, когда видим странные лакуны и непоследовательности текста, но отказываемся признать их таковыми: при анализе оказывается, что каждая из них полна важной информации [45].

Толкование такого рода всецело зависит от того, есть ли у вас очень точный текст Библии, в котором отмечены даже такие указания, как разграничения фраз и разделов, а в ранних манускриптах, скажем, в тех же кумранских свитках, они отсутствуют. В Средние века еврейские Библии подразделяются на две категории. Одна – традиционный свиток, используемый на богослужении в синагоге, с текстом, написанным без гласных и других отметок и отражающим только согласные звуки; он предназначен для литургического прочтения и прежде всего играет роль памятной записки для читающего. Так и сегодня обстоит дело со свитками, которые читаются в синагогах. Другая категория – кодекс. Даже несмотря на то что применение кодекса явно было христианской инновацией (см. главу 10), евреи переняли эту форму с наступлением раннего Средневековья (вероятно, около 700 года [46]), сделав ее предпочтительной для учебных Библий. Изначально на иврите писали без гласных; примерно к X веку нашей эры стало ясно, что необходимо разработать способы их записи, иначе традиция прочтения текстов непременно бы утратилась. В иудейских кодексах гласные указывались при помощи сложной системы точек и черточек над буквами и под ними (буквы обозначали согласные звуки), а кроме того, были знаки для указания пунктуации и (в отличие от греческих и латинских текстов) пробелы между словами.

Вокруг текста библейских книг располагался целый паратекстуальный элемент – малая Масора (от еврейского слова «предание»), в котором указывались те места, где текст был сомнителен или существовала опасность его неверного истолкования, и приводились сведения о необычных словах и о частоте их встречаемости, а также небольшие мнемонические приемы, призванные помочь переписчику в точности скопировать текст. Так, в Библии мы в нескольких местах встречаем перечень народов, которых израильтянам предстояло изгнать из Земли Обетованной [47], но порядок, в котором следуют эти народы, варьируется, да и названия совпадают не всегда. (При первом появлении в Книге Бытия [Быт 15:19–21] список упоминает эти народы как: «…Кенеев, Кенезеев, Кедмонеев, Хеттеев, Ферезеев, Рефаимов, Аморреев, Хананеев, [Евеев,] Гергесеев и Иевусеев»[66], но ряд других перечней короче.) Переписчик вполне мог писать текст по памяти и допустить в том или ином стихе ошибку. И потому в Масоре часто приводится симан, «метка», в которой перечислены первые буквы названия каждого из народов, составляющие акроним: с его помощью можно проверить, верно ли переписана копия.