Ведьмин ключ - Глеб Пакулов

Скил помолчал, тиская в кулаке бороду, ответил:

– Для себя надежный. Охранной тысячей командовал Ксар, сопровождая Ольдоя в разъездах. Когда у стен Ольвии царевича убили, Ксар подал это так, будто все воины обозлились и всяк порывался взять его жизнь. Свалил убийство на всеобщий бунт. Но всего одна стрела ударила Ольдоя, да и та была отравлена. Агай этого не знает, я знаю. Древко они обломили, наконечник остался в спине. Ночью я охранял тело в шатре. Никто не видел, к утру дело шло. Я взрезал спину, достал наконечник и воткнул в холку коня. Издох конь почти сразу. – Скил сплюнул. – Наверняка стреляли. Не верю, что Ксар не знал, кто. Заговор уже тогда был. Давний он. А нарыв, как ни пучится, все равно лопнуть должен когда-то.

– Что же царь не обезвредит Ксара?

– А как? – Скил дернул плечом. – Вину надо доказать, за руку схватить. Без этого нельзя. Кочевники его любят, а они наша главная сила. Взбунтуются, все пропало. Вот тебе и ответ на вопрос. Ксар губит род Агая, а заодно и Скифию.

Старейшина показал на сваленные мешки и узлы.

– Здесь много чего. Зиму вам жить надо. Предсказатели говорят, – холода настанут невиданные. Люди слышали – баран в стаде выл по-волчьи.

Из пещеры вышли Сосандр и Ола.

– Поехали, – обратился к художнику Скил.

– Сразу? – удивился Сосандр.

– Мне надо, – твердо сказал старейшина. – За себя сам скажи.

– Ну что ж! Надо, так надо. – Сосандр обнял Лога за плечи. – Твой раб, друже, убил в себе раба. Это главное. Теперь ему, свободному, умереть не страшно. Прощай.

Скил кивнул Логу и хотел было ступить в лодку, но Ола схватила его за руку, придержала. Он удивленно обернулся. Царевна глядела на него благодарно и печально. Он поднял ладонь, покрутил ею, мол, не надо, но Ола затрясла головой, подтянулась к нему и поцеловала в страшный рубец на щеке. Старейшина побледнел, шагнул в лодку и потерянно махнул гребцам:

– Отваливай!

Сосандр уже на ходу прыгнул к ним, зацепил ногой за воду. Широкий росплеск обдал рыбаков. Скил отряхнул от воды волосы, сел на дно лодки. Сосандр схватил весло и стал помогать рыбакам вывести шаланду из залива. Пока она не скрылась за скалой, Лог с Олой все стояли на белом берегу. Над ними метельно носилась стая чаек, вдвое выросшая за месяцы хлопотного, наполненного любовью лета.

Хромой сармат не погиб на пылающей меотской триере. Прыгнув за борт, он с несколькими персами достиг недалекого берега. Призывая на помощь всех богов, чтобы отвели их от рук разбойников-тавров, они двинулись кромкой моря назад, к проливу. Неудача с поимкой Азгура не подтолкнула хромого вернуться в свои степи. Он боялся другого – как бы Дарий не посчитал бегство за подстроенный обман с наконечником и не обрушил удар на сарматов. Да и Агафарсис не встретил бы лаской неудачливого посла. Так, терзаясь, чувствуя себя меж двух бед, хромой двигался к Ниневии. Уцелевшие персы стали зорко следить за ним, надеясь подставить кочевника под ярость царя за пустую погоню.

Но, к немалой радости сармата, Дарий принял его спокойно, выслушал терпеливо и отпустил живым. Правда, ни подарков, ни посулов Агафарсису не передал. На радостях хромой отобрал Ледию у краснобородого сотника и маленьким караваном отбыл восвояси, рассуждая по дороге, что Дария не очень встревожило новое оружие скифов, что стоило ли ему приезжать сюда вообще, терпеть лишения и чуть не помереть, как собаке. Чтобы возвращение в стайбу выглядело солидным и настроило Агафарсиса на добрый прием, хромой правдами и неправдами приобрел всевозможных товаров, намереваясь выдать их за подарки самого Дария.

Ошибался сарматский визирь. Долго еще не был спокоен царь Персиды после его отъезда. И только, когда сопротивление эллинов было сломлено и по гористой Элладе забелели казармы персидских гарнизонов, он вздохнул облегченно. День, в который прибыл гонец с известием о поражении эллинов, Дарий объявил праздничным. Никто не смел грустить и работать. Веселилась Персида. Сам царь предался праздности, оставил всякие дела и снизошел до милости великой: посетил гарем и пробыл там весь день, осыпая женщин ласками, щедро одаривая драгоценными безделушками из переполненных сокровищниц.

Светлым, веселым вечером поднялся он на крышу дворца. Зимние месяцы переживала Персида. Было прохладно, и Дарий облачился в теплый халат. К его удивлению, оракула на своем месте не оказалось. Царь присел на скамеечку и стал поджидать его. Легко и радостно думалось Дарию о скором походе на Скифию. Лазутчики доносили, что там сейчас зима, с неба валится холодный белый пух, и в нем тонут ноги. Лошади кочевников отощали, ранней весной не понесут всадников быстро. Говорят, замерзли проливы, а по Понту ветер носит твердые куски – лед, тающий в руке и совсем почему-то не соленый. Скифы живут у костров. Может, они к весне сами превратятся в лед? Что за страна? Такой еще нет в его Персиде. Скорее бы нанизать ее, чудную, на ожерелье покоренных царств.

Долго сидел Дарий, но оракул все не являлся. Царь почувствовал раздражение. «Упрямый старик, – подумал он. – Не только не может договориться с богами, но и заставляет себя ждать. Богов много. У каждого народа – свои. И оракулов тоже много. Не вынуждай меня, непостижимый, обратиться к ним. Может, посговорчивее. Доносили же – бродит по Персиде пророк из земли Вениаминовой, проповедует добро. Тоже посланец богов, хоть и вредный старик. Однако о чудесах его наслышан и о речах тоже. Поговорить бы с ним, разуверить, что не одно голое добро – добро. Когда я войнами соединю все народы в один, наступит спокойствие. А пока я должен делами доказать – нет сильнее меня».

– И ты, Иеремия, утверждаешь: могуч Агай? Враки! И все другие твои пророчества не для меня, устроителя Вселенной, – вслух сказал Дарий. – Едина станет держава на земле, и царь над ней – един. Не как на небе, там все сложно и непонятно. А раз боги сражаются друг с другом – тесно и многовластно.

Дарий ясно представил себе пророка: седобородого, с втянутыми щеками. Топнул на него. Старец почему-то опустился на плиты крыши, подогнул ноги калачиком.

– Ты встань перед царем царей! – закричал Дарий. Над крышей долго звучал его одинокий, рассерженный голос. Пророк поднялся. Стоял устало. Царь подумал, что ему надо бы дать в руки посох. И тут же сунул его старцу.

«Вот и благо, вот и хорошо, – зашамкал пророк. – Дак, ведь воистину, – силен Агай. Силен… А ты не воинствуй, не раздымливай страдания по свету белому. А ты дымишь, противишься. Господь за это на нас, его пророков, ропщет, твердя: “Врачуете раны народа моего легкомысленно, говоря: Мир! Мир! А мира нет. Ибо польстились суетой царей, пошли за ними и осуетились”. Вот и говорю тебе: не губи! Все люди, все человеки. Слышишь? Человечество давно едино, как един над ним бог!»

– Врешь, – возразил Дарий. – Богов много.

«То боги – ложные суть, – уперся старик. – Един бог Добра, Истины, Света».

– Что-то не тот разговор, – отмахнулся Дарий. – Обо всем этом знаю. Доносили твои речи до ушей моих.

И заставил старца говорить другое.