Высшие кадры Красной Армии. 1917-1921 гг. - Сергей Войтиков

Переплетение пути революционера с родственником-предпринимателем, даже в карьере, было делом достаточно распространенным. Достаточно привести примеры из того же окружения Э.Л. Нобеля, с которым связан и М.С.Плотников: «К.В. Хагелину в 1911 году пришлось вызволять из тюрьмы своего племянника Владимира Фрибеля»… «Если не А.Г. Лесснер, то, видимо, кто-то из его родственников фигурирует в протоколах VI съезда РСДРП(б) в качестве одного из кредиторов большевистского ЦК в 1917 году»[1232].

Но у И.С. Плотникова могла быть и другая причина отрицать связь с братом. Одним из занятий финансистов после Октября 1917 года был «перевод некоторыми акционерными обществами своих денег из России за границу в начале 1918 года путем создания дочерних фирм и передачи им крупных капиталов в качестве уставных фондов»[1233]. Старший его брат, М.С. Плотников действительно эмигрировал в Данию в начале 1918 года через Гельсингфорс, и стал директором акционерного общества Russodania и страхового общества «Россия» (российский директор этого крупнейшего страхового дела – банкир Б.А. Каменка – также прибыл в Данию из Гельсингфорса в 1918 году, правда, несколько позже)[1234]. Но до того, как М.С. Плотников оказался в Дании, Русское общество соединенных механических заводов (бывшее «Г.А. Лесснер») получило денежные средства от Особого совещания по обороне государства, после Октября 1917 года превращенного в орган по демобилизации промышленности. Причем как при прежнем руководстве ОСОГ – 18 ноября 1917 года, накануне установления контроля большевиков над этим учреждением, им дан 90-профентный аванс без обеспечения на оплату заказанных еще в 1916 году мин Уайтхеда, ударных приборов и стаканов, и 4» снарядов, что должны быть изготовлены к 1 июля 1918 года, – так и при новом (ОСОГ возглавил фактический посредник между Наркомвоеном и учреждениями военного ведомства генерал Н.М. Потапов[1235]). Суммы большие: 12 декабря постановлено приобрести за наличный расчет 30 тыс. готовых дистанционных гранат, 21 декабря постановлено на ликвидацию военных заказов заводу Лесснера выдать две ссуды в 2 млн 992 тыс. рублей из кредитов Морведа и 2 млн 48 тыс. рублей из военного фонда, а 13 января 1918 года – еще одну, 3 млн 450 тыс. рублей на оплату увольняемым рабочим[1236]. Поскольку неизвестно, по какой причине заводы Лесснера стали нуждаться в этих средствах[1237], можно предположить, что М.С. Плотников готовил средства для перевода за границу за счет этого возглавляемого им общества (тем более, что о наличии до того времени филиала общества «Россия» именно в Копенгагене ничего не известно): аванс от прежнего руководства ОСОГ мог быть прямо присвоен вместе с другими средствами предприятия, а последующие даны уже для покрытия дефицита… Советская история завода прямо обвиняла М.С.Плотникова в том, что он бежал за границу, «прихватив с собой немало ценных бумаг общества», и что к концу ноября в кассе «Нового Лесснера» оставалось всего 100 тыс. рублей[1238]. Знал ли И.С. Плотников о каких-либо финансовых делах своего брата-эмигранта (таковые могли быть сомнительными с точки зрения новой власти, даже если только что предположенная нами схема получения средств и не верна)? Не прикрылся ли он приговором по сравнительно малозначительным обвинениям в коррупции, тогда как был вовлечен в какие-то более серьезные махинации, по сути уже контрреволюционные?

Возвратимся к Управлению военного контроля, его финансам – раз обвинения И.С. Плотникова частью касались махинаций с конфискованными ценностями. Управление не получало финансирования, достаточного для развития, что было причиной постепенного свертывания штатов: на содержание учреждений военного контроля в феврале – марте было отпущено 3 млн рублей, 1 июля 1918 года осталось всего 621 тыс. 376 рублей 03 копейки, а с 1 июля по 1 октября 1918 года требовалось 1 млн 703 тыс. 775 рублей, соответственно проект штатов от 22 июня предполагал 951 человек в Петрограде, от 30 июля – 622, а поздний недатированный – всего по 100 контролеров при почтамте и телеграфе[1239]. Поэтому УВК (как руководство, так и сами служащие) изыскивало дополнительные источники финансирования и другие способы улучшения своего положения, вроде самофинансирования конфискованными денежными средствами (например, приказом начальника УВК № 20 от 10 апреля оприходовано крупное изъятие на пропускном пункте – свыше 12 тыс. рублей и 4 тыс. финских марок) и т. д. – вплоть до устройства в пользу союза служащих в контроле благотворительного концерта, давшего свыше 4 200 рубей. В этих условиях вовсе не удивительным было создание согласно п. 10 приказа по УВК № 17 от 3 апреля «ликвидационной комиссии» под председательством жены Исаака Плотникова С.И. Коган-Плотниковой (в составе комиссара по досмотру багажа на Финляндском вокзале и начальника отдела военного контроля по досмотру посылок) для продажи конфискованных вещей служащим в УВК (вырученные деньги предполагалось передавать в фонд помощи русским военнопленным – видимо, чтобы выглядело как своего рода двойная благотворительность)[1240]. Поэтому обвинение Плотниковых в неправомерной распродаже конфискованных вещей можно отнести к наименее тяжким – это скорее было неуместное и вызывающее для 1919 года продолжение или возобновление практики, сложившейся на раннем этапе истории УВК. Таким действиям, скорее всего, сотрудниками, за редким исключением, не придавалось особого значения на общем фоне низкой дисциплины почтельконтролеров, не зависящей от политического режима. Скажем, приказом по Петроградскому военному почтово-телеграфному контрольному бюро от 22 февраля 1918 года строго запрещался «розыгрыш разных лотерейных билетов и других вещей в служебное время» (не говоря об упоминаемом в приказах постороннем чтении, шуме в помещениях, плохой явке на службу и т. д.)[1241]. А ранее, еще до Октября, циркуляр начальника почтово-телеграфного контроля на Главпочтамте от 24 октября 1917 года отмечал случаи, «когда военные контролеры советовались по телефону со своими родственниками и знакомыми, как им поступить с тем или иным почтовым отправлением, причем тут же в подробностях сообщалось содержание письма»[1242]. Так что и привлечение посторонних лиц для разрешения каких-то вопросов, возможно, никогда не вызывало особых замечаний у служащих военного контроля…