Возлюбленный враг - Джейн Фэйзер

— Мое слою, — сказала она, понимая, как должно быть трудно для этого человека дела отдавать ей инициативу и дожидаться результата, пока она подвергается риску.

— Ну, тогда я соглашусь, потому что вынужден. — Алекс нежно положил ее на меховые шкуры, встав рядом с ней на колени. В хижине, наполненной тишиной и спокойствием окружавшего ее леса, было тепло от горевшего очага. Они еще ни разу не любили друг друга здесь — чересчур напряженными были последние дни, слишком велико предчувствие беды, чтобы наслаждаться любовью. Сейчас между ними воцарился мир, ощущение неизбежности развязки обволакивало их, словно шелковый кокон.

Джинни, улыбнувшись, томно потянулась и приподнялась, помогая Алексу, который неторопливо раздевал ее. Ее кожа светилась на фоне темных мехов. Не торопясь, он поцелуями покрывал ее тело, двигаясь вниз, не пропуская ни одного миллиметра, а когда добрался до ног, перевернул ее и начал целовать снова, от кончиков пальцев до затылка. Кожа ее затрепетала, когда его рука проскользнула между ее бедер. Алекс удовлетворенно хмыкнул, когда Джинни изогнулась от наслаждения; лежавший под ней мех ласкал ее тело при каждом движении.

Джинни окунулась в море ощущений, подчиняясь велению своего тела и тела Алекса, который сегодня удовлетворял свою фантазию и свое желание, играя с ее телом и играя на ее чувствах, словно музыкант-виртуоз. Встав на колени позади нее, он приподнял Джинни, поставил на четвереньки и вошел в нее, поглаживая ее живот в том же ритме, в котором двигался, словно сообщая о своем присутствии той жизни, которая зародилась в ней. Она уронила голову, плечи поникли, и шелковый мех терся о ее щеку; глаза были плотно сомкнуты, она ощущала лишь спокойствие и безмятежность; когда Алекс достиг пика своего наслаждения, это спокойствие захватило ее целиком, и казалось, что этот блаженный момент будет длиться вечно.

День уже клонился к вечеру, когда Алекс затоптал огонь и они покинули хижину. Джинни посмотрела на небо, темневшее над голыми ветвями деревьев. Ей повезет, если она доберется домой до наступления сумерек, и Гилл, если еще не напился, будет уже требовать обеда, особенно если сочтет, что он потрудился на полях. Лиззи проведет ночь в поместье Харриштонов, ухаживая за заболевшей матерью, так что подготовка к обеду не продвинулась дальше той стадии, на которой она оставила ее, когда отправилась на встречу с Алексом.

А, ладно, он всегда находит причину для ругани! И тот факт, что на этот раз его претензия действительно обоснованна, доставит ему огромное удовольствие. Она, конечно, поунижается перед ним, а он, хотя и сделает вид, что все равно недоволен, все же отступит, лишь немного ворча. Сегодня она чувствовала себя слишком умиротворенной, чтобы волноваться о последствиях и злобных выпадах Гилла. Радостная мысль о том, что ей осталось терпеть постылого мужа совсем недолго, вызвала улыбку на ее лице, когда она открыла дверь.

Улыбка застыла на ее лице, когда она осмотрелась в темной комнате. Свечи не были зажжены, огонь почти погас. Гилла не было. Она зажгла свечи, раздула угли и вышла с корзинкой за дровами.

— Где ты, черт возьми, была? — Гилл вышел из темноты, и Джинни вскрикнула от неожиданности, уронив дрова.

— Гилл, ты напугал меня. — Сердце ее неприятно колотилось. — Тебя не было в доме.

— Я искал тебя, — проскрипел он, хватая ее за руку. — Где ты была все это время? Я жду уже три часа.

— Три часа ждешь обеда? — заикаясь переспросила Джинни, все еще пребывая в состоянии шока. — Но сейчас только пять часов. Мы не обедаем раньше половины пятого. — Произнося эти слова, она понимала, что дело не в этом. Гилл ждал три часа не обеда, он ждал ее.

— Где ты пропадала больше трех часов? — Бледно-голубые глаза блестели странным светом в темноте, и сердце ее упало. Он был достаточно пьян, чтобы быть агрессивным, но недостаточно для того, чтобы она могла легко сбить его с толку своей историей. И он еще очень не скоро забудется в пьяном угаре. — Как долго тебя не было в доме? Ты могла уйти в любой момент после того, как я ушел утром. Что ты делала?

— Пойдем в дом, — сказала Джинни очень спокойно. — Ведь нет необходимости вести эту беседу здесь, на холоде и в темноте. — Она нагнулась, чтобы поднять упавшие поленья; сердце ее заколотилось, когда она поняла, насколько уязвимой сделало ее это движение, но она могла думать только о том, что нельзя показать ему свой страх. — Ты не отнесешь поленья, муж? — Она положила два полена в его руки, так удивив его, что он невольно схватил их. Взяв оставшиеся поленья, она прошла впереди него в уже теплую и уютную кухню.

— Ты будешь отвечать? — Гилл кинул поленья в корзину, подняв облако пыли и опилок. — Я хочу знать, где ты была.

— А что, мне нельзя выходить из дома? — спросила Джинни, ставя на огонь сковороду со «сладким мясом»[6].

— Я ведь езжу время от времени к Харрингтонам.

— Не смей так нагло говорить со мной. — Гилл оттащил ее от огня; лицо его было искажено жуткой гримасой. Как же он ненавидит ее — так же, как и она его! Джинни только сейчас полностью осознала это. Почему она никогда раньше не понимала всю силу этой ненависти? И ответ у нее уже был готов — потому что она была слишком занята тем, что думала о своей ненависти.

— Тебя не было у Харрингтонов, — заявил в это время Гилл, — потому что я сам был там. У них все в горячке.

— Все? — переспросила Джинни, пытаясь говорить спокойно, чтобы перевести разговор в русло повседневных тем. — Все больны — и Сюзанна, и дети?

— Значит, ты не была там? — В бесцветных глазах блестело торжество. Джинни вздохнула, вырываясь из его рук и возвращаясь к огню; где встряхнула сковороду, чтобы растеклось масло.

— Я и не говорила, что была. Я просто сказала, что время от времени езжу туда.

— Ты что, хочешь обмануть меня, лживая шлюха?! — прошипел Гилл, снова хватая ее. — С кем ты была?

— Гилл, пожалуйста, отпусти меня. Я пытаюсь приготовить тебе обед, масло же подгорит.

— Пропади пропадом этот обед! С кем ты шлялась, женщина?

И в этот момент внутри нее что-то словно оборвалось. Перед ее мысленным взором пронеслись долгие месяцы терпения, когда она подавляла гордый дух Вирджинии Редферн, бесстрашной и дерзкой Вирджинии.

Кортни, которая пошла за армией из-за любви к генералу парламента, которая никому и ничему не позволила помешать ей исполнить свой долг. В эти последние месяцы она склоняла голову перед оскорблениями человека, недостойного даже завязывать шнурки на ее ботинках, делала все, чтобы умиротворить его, терпела публичное унижение от его пьяных оскорблений, и все только потому, что он — ее муж, а она покорно приняла ярмо, которое судьба возложила на ее плечи. Всю последнюю неделю она была напряжена до предела, пытаясь защитить тех, кого она любит, от этого чудовища, называющего себя ее мужем. Но больше у нее уже нет сил терпеть. Тщательно продуманный план, который она изложила Алексу, был отброшен. Пришло время постоять за себя.