Хроника смертельной весны - Юлия Терехова

— Я не знаю, что нам делать. Жизнь без тебя похожа на ад… Но мне не выбраться из этого ада.

— Я помогу тебе, — в словах Катрин забрезжила слабая надежда, но в ответ он только горько усмехнулся.

— Ты не знаешь, о чем говоришь. Меня заперли в клетке, и места в этой клетке — еле на одного.

— Так вырвись на волю! — воскликнула она.

— Невозможно. Дверь заварена намертво. И поэтому — уходи. Вообще — как ты меня нашла? Никто не знает, где я. Странная утечка информации.

— Мне Жики сказала!

— Жики? — он сдвинул светлые брови. — С какой целью?

— Какая разница? — обозлилась Катрин.

— Катрин, поверь мне, есть разница. Эти люди никогда ничего просто так не делают. Если ты завела речь про эту старую ведьму, тогда слушай! Именно ей я поклялся, что никогда не встречусь с тобой, что никогда не дам знать о себе ни Сержу, ни Анне, ни тем более тебе.

— По какому праву она взяла с тебя такую клятву? — возмутилась Катрин. — Да кто она такая, чтобы решать за других?

— Мне предложили крайне неприятный выбор — свобода, правда, условная, или тюряга до конца моих дней. Я предпочел свободу — отказавшись от тебя навсегда. Вот и вся правда. А теперь — либо стреляй, либо уходи. Хватит меня терзать.

Катрин застыла, глядя на него с невероятной обидой:

— Я тебя ненавижу, — прошептала она. — Как же я тебя ненавижу…

— Ничего нового, — услышала в ответ. — Это нормально.

И она повернулась и вышла, гневно шваркнув за собой дверью. «Да будь ты проклят, — бормотала она, глотая горькие слезы разочарования. — Будь ты проклят…»

Катрин медленно спускалась по лестнице, опираясь дрожащей рукой о перила. «Почему я не выстрелила… Почему… Да еще говорила с ним, словно… словно…Как я могла так низко пасть, как я могла… Как можно было хоть на мгновение представить, что этот мерзавец достоин любви. Господи, да какая любовь!» Она истерически рассмеялась. Неизвестно, сколько времени она б еще пыталась совладать с душившими ее слезами, но звонок мобильника заставил Катрин вспомнить об окружающем мире. Катрин достала телефон из сумки, кинула на экран равнодушный взгляд — Фафнир… Ах, как вовремя! Она вновь зашлась в хриплом хохоте — только его ей сейчас и не хватало!

Конечно, она не стала отвечать — какой смысл? Она нашла, кого искала — но видит бог, лучше бы не было этой встречи…

После того, как за Катрин с оглушительным грохотом захлопнулась дверь, Олег пару мгновений стоял, зажмурившись. Потом открыл глаза и начал заторможено стряхивать с рукавов рубашки хлопья штукатурки, посыпавшейся с потолка. Когда же, наконец, он немного пришел в себя, то с силой сжал голову, как будто она готова была взорваться от боли — и застонал.

— Hey, you, fuckhead[399], — услышал он из комнаты. — Какого черта ты дал ей уйти?

Олег совсем забыл о Бриджит. Когда он увидел на экране внешней камеры Катрин, его сердце бешено забилось. А разум помутился, должно быть, если он решился впустить ее в квартиру. Итак, Бриджит все слышала, мало что поняла и, безусловно, сделала выводы.

— Догони ее, — продолжила ирландка, появившись на пороге прихожей. Она грызла яблоко с самым безразличным видом. — Беги быстрее, иначе никогда не простишь себе. А меня в гроб загонишь своими терзаниями. Она. Сама. К тебе. Пришла. Сколько ты ждал этой минуты?

«Двадцать лет, — мысленно ответил Олег. — И я не отпущу ее — вот таким жалким образом. Пусть лучше она проклянет меня потом — не сейчас…»

Он вылетел из квартиры, и, перескакивая через несколько ступенек, понесся вниз по крутой винтовой лестнице. «Катрин! — орал он. — Подожди, Катрин!!!»

Он нагнал ее между пятым и четвертым этажами, в растерянности глядевшую ввысь, в темноту лестничной клетки. Лицо ее казалось спокойным — никто бы и не предположил, что за секунду до этого она давилась рыданиями.

«Катрин! — он рухнул на нее, будто коршун на добычу, почти сбив с ног.

— Катрин!»

— Прости, я идиот… Как я мог позволить тебе уйти…

— Но ведь позволил… — прошептала она.

— Пойдем со мной, пойдем, — Рыков потянул ее за руку.

— Нет! — она вырвалась. — Я тебе что — собачонка? Захотел, выгнал, захотел, позвал обратно?..

— Злишься? — он обхватил ладонями ее лицо. Жадно всматривался — не в глаза, нет, глаза она закрыла, он с вожделением смотрел на ее рот с нервно дрожащими губами. Не в силах совладать с желанием, он, наконец, неутолимо впился в них, словно распятый на кресте — в губку с водой, милосердно протянутую римским легионером: «Славь великодушного игемона!»[400] Раскаленный наконечник копья ужалил его в самое сердце, когда он заставил себя оторваться от ее рта.

— Ты… ты за кого меня принимаешь? — его поцелуй высосал из нее все дыхание, она вновь попыталась оттолкнуть его, но как-то очень вяло.

— Обсудим это, но не здесь… — он вновь потянул ее наверх, но она все еще упиралась, и тогда он решительно подхватил ее на руки и понес обратно, на восьмой этаж.

— Пусти меня! — она все еще пыталась брыкаться, но он выдохнул: — Тихо!

И она испуганно замолчала. Этажом выше он столкнулся с молодой женщиной, в теплой куртке и береткой поверх рыжих волос, которая заинтригованно вытянула шею, дабы рассмотреть, кого он там несет — на узкой лестнице они с трудом разминулись. — Заночую в отеле, — вполголоса произнесла она. — Бас уехал и ключ утащил.

Он не ответил, только чуть заметно кивнул.

Едва за ними захлопнулась дверь студии, Катрин оказалась прижатой к стене, а вернее, к вещам на вешалке — курткам, пальто, рюкзаку с многочисленными ремешками и кармашками, которые впивались ей в спину.

Закрыв глаза, она глубоко вдохнула запах сандала — подобно хворосту, брошенному в тлеющий огонь, он превратил мучительные воспоминания в бушующее пламя. А Рыков тем временем расстегивал на ней светлый плащ, а потом — стягивал с нее платок и водолазку… Его пальцы дернуло электрическим разрядом — то ли от соприкосновения с шелком, то ли с ее кожей — чуть влажной… «Не бойся, — шептал Олег. — Не бойся меня». Он чувствовал — Катрин напряжена, словно натянутая тетива английского лучника при Азенкуре[401]. И вот, кто-то невидимый, отчаянный и жестокий, эту тетиву отпустил.

Сначала оборвалась со стены вешалка с одеждой, а потом они оба упали на эту одежду — зонт-трость треснул под тяжестью их тел, и одна из спиц ужалила Катрин в бедро. В попытке избавиться от этой боли она дернула ногой и угодила по высокой стопке газет и журналов в углу, и та закачалась и рухнула, погребая их под старыми «Франс суар», «Ле Монд» и «Пари Матч»…