Не так давно. Пять лет с Мейерхольдом Встречи с Пастернаком. Другие воспоминания - Александр Константинович Гладков
Шрифт:
Интервал:
Может быть, если Попов заинтересуется и возьмет перевод, пообещать им (газете) это потом, обратным Вашим проездом из Свердловска.
Спасибо за участие. Всего лучшего.
Ваш Б. Пастернак».
На письме нет даты, но я знаю, что написано оно было 18 марта 1942 года. БЛ. сам принес мне сверток с рукописью и письмо и постучал в низенькое окно домика, где я жил, как раньше, когда звал меня гулять у затона.
Эту рукопись (то есть машинопись с рукописной правкой) читали многие. С нее перепечатали экземпляр в Отделе распространения ВУАПа, и я целую ночь выверял копии. А.ДПопову перевод понравился, но у него в труппе не нашлось исполнителей для главных ролей, хотя он все — таки долго не давал отрицательного ответа, примеряя разные комбинации с распределением ролей. Мне удалось заинтересовать переводом руководство Малого театра: они даже объявили в печати о готовящейся постановке и, кажется, подписали с БЛ. договор (во всяком случае, собирались: я им дал его адрес). О переводе прослышал В. Н.Лхонтов и зашел ко мне, чтобы его получить. В этот момент у меня не было его на руках, и он заходил еще дважды. Когда он получил перевод и прочел, у него возникла мысль сыграть одному всю трагедию. Это было летом 1942 года. Помню вечер, когда мы сидели с ним и с увлечением примеряли возможные купюры, поглядывая на часы, чтобы не прозевать комендантский час. К сожалению, В. Н. так мне и не вернул экземпляра, когда эта затея почему — то расстроилась.
Обо всех моих хлопотах по устройству перевода я написал БЛ., но просил его до времени мне не отвечать, так как должен был вместе с Тихоном Хренниковым ехать на фронт с бригадой ЦТКА (тогда еще Красная армия не была переименована в Советскую армию и ЦТКА — в ЦТСА). Наше оформление в бригаде задержалось в Политуправлении, и она под руководством режиссера Пильдона уехала, нас не дождавшись, попала в майское окружение под Харьковом и почти вся погибла. Только два человека случайно вышли из окружения.
Следующая встреча — через полгода в Москве.
3
22 октября 1942 года. Вторая военная осень.
В ресторане клуба писателей почему — то был выключен свет. На улице еще довольно светло, а в большом высоком холле клуба ранние осенние сумерки все укутали в серую полутьму.
Знакомый голос, не похожий ни на какой другой:
— Александр Константинович!
Всматриваюсь. За столиком в углу сидит БЛ. Пастернак Подхожу. Он вскакивает и обнимает меня. Неожиданная горячность встречи сковывает меня смущением. Но он так открыто и сердечно приветлив, что оно сразу исчезает.
Он приехал на несколько недель из Чистополя, оставив там пока семью. Сдает в издательство книгу «На ранних поездах». Есть новые переводческие заказы. Завтра он будет читать «Ромео и Джульетту» в ВТО.
У меня завтра очень трудный день: надо получать пропуск в милиции для выезда в Свердловск, а это большая волокита, но я говорю, что постараюсь быть.
— Я, как всегда, — только о себе и не спрашиваю о ваших делах. Впрочем, я видел на улице афишу «Давным — давно», и это мне все сказало. Я вас от души поздравляю. Когда вы пригласите меня на спектакль?
Я объясняю Б. Л., что спектакль, идущий с весны в Москве, с моей точки зрения, неудачен и мне не хочется, чтобы он его смотрел. Рассказываю о спорах с режиссером Горчаковым, о наивных, прямолинейных публицистических вставках в роль Кутузова, которую отлично тем не менее играет Д. Н.Орлов. А послезавтра я еду в Свердловск, где недавно состоялась премьера в Театре Красной Армии, от которой жду очень многого. У меня в кармане телеграмма от А.ДПопова и Г. Н.Бояджиева о большом успехе спектакля.
Я знаю, что БЛ. слушает меня не из простой вежливости. Все, что касается театра, его живо интересует. Спрашиваю про пьесу, которую он собирался писать.
Он отвечает, что не кончил ее «и даже, пожалуй, не начинал», но еще вернется к этому замыслу. Он говорит, что рад за Леонова и за его пьесу, написанную тоже в Чистополе.
Как раз в эти дни по Москве распространились слухи о звонке Сталина Л. М.Леонову с похвалой его только что опубликованной пьесы «Нашествие». До этого звонка отношение к ней было настороженно — подозрительным. И в одну ночь все переменилось.
— Я уверен, что это отличная вещь. Чистопольский воздух располагает к работе… — говорит БЛ. с обычной своей щедрой благожелательностью.
Расспрашиваю о новой книге и попутно жалуюсь, что у меня зачитали его однотомник. В этот момент загорается свет. К нашему столику подходит кто — то со свежими новостями из Советского информбюро о последнем немецком штурме под Сталинградом.
На другой день прихожу на чтение «Ромео и Джульетты» в ВТО. Чтение происходит в Малом зале. Я опаздываю и сажусь у входа. В перерыве подхожу к БЛ.
— Вы пришли? Спасибо! Я вас увидел у двери и обрадовался. Вы мне напомнили нашу трудовую зиму в Чистополе и разговоры обо всем на свете… Вот, я украл для вас в доме, где ночевал. Тут я написал вам, но не читайте сейчас…
И Б Л. передает мне свой однотомник 1935 года в светло — синей суперобложке.
Мне не терпится посмотреть, и меня выручает профессор Морозов, как всегда, румяный, экспансивный, многоречивый. Он завладевает Б Л., а я выхожу на площадку лестницы и там раскрываю книгу.
Крупно карандашом на оборотной стороне своего портрета Б Л. написал:
«Александру Константиновичу Гладкову.
Вы мне очень полюбились. На моих глазах Вы начинаете с большой удачи. Желаю Вам и дальше такого же счастия. На память о зимних днях в Чистополе и даже самых тяжелых.
Б. Пастернак 22. Х — 42 Москва».
Но какого же еще счастья мне нужно? Я еду на премьеру своей пьесы, да еще с таким дорогим напутствием!
Возвращаюсь в зал, чтобы поблагодарить БЛ., но профессор Морозов уже втянул его в дискуссию о каких — то семантических тонкостях текста. Они оба тесным кольцом окружены пожилыми дамами, постоянными завсегдатайшами всех читок и диспутов ВТО.
Нужно ли добавлять, что однотомник был бережно уложен на самое дно
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!