Дорога соли - Джейн Джонсон

Он не нашел в себе сил что-то ответить, просто кивнул и прижал ее руки к своему сердцу.

В жарком небе пустыни ярко пылало солнце, освещая селение, приютившееся у подножия горы, и группу людей в нем. Вид был очень впечатляющим. С одной стороны, пронзая линию горизонта, вздымались зазубренные вершины вулканических гор, с другой — поразительное по своей красоте, неподвижное море песка, его огромные волны, их гребни и впадины, застывшие словно по мановению волшебной палочки. На пастбище, расположенном поблизости, ярко-изумрудном на фоне красноватых песков, бродили или лежали верблюды, задумчиво уставившись в пространство. Их челюсти удовлетворенно двигались из стороны в сторону. Внизу, возле серебристой ленты реки, ловко прыгая с одной скалы на другую, куда-то двигалось козье стадо. Между молоденькими козликами то и дело вспыхивали игривые схватки, блеяние взрослых самцов, не одобряющих это легкомысленное поведение, эхом прокатывалось меж красноватых скал. В дальнем конце селения, за ограждением и несколькими запыленными автомобилями, возле одного из длинных низеньких шатров собралась кучка детишек. Они внимательно слушали двоих мужчин с закрытыми лицами, одетых в традиционную одежду. У того, что постарше, был выразительный, грубоватый профиль и настороженные глаза. В данный момент они были обращены на другого, помоложе, который, горячо жестикулируя, что-то говорил, наклонялся и заостренной палкой чертил на песке перед собой большие круги. Вот он отступил назад, чтобы полюбоваться своей работой, потом быстро куда-то ушел и скоро вернулся, неся в полах халата кучу камней. Под халатом на нем были джинсы, прекрасно скроенные и узенькие, во французском стиле. Он высыпал камни на землю. Поднялось густое облако пыли, и детишки, которые были поближе, закашляли и зачихали. Старший мужчина что-то сказал, и детишки дружно засмеялись. Резкие черты его лица на мгновение разгладились, угрюмый огонь в глазах померк. Молодой человек положил круглый красноватый камешек на линию одного из нарисованных им эллипсов, потом, чуть поодаль, еще один, побольше и посветлей. Несколько камешков легли по одному на каждую концентрическую кривую. Детишки зачарованно и озадаченно наблюдали за его действиями. Говорил он с жаром, указывая сначала на камешки, потом вверх, на небо, вслед за этим в сторону пустыни. Наконец учитель сделал величественный, широкий взмах рукой, заставив детей снова обратить взоры на рисунок.

Поодаль от этого импровизированного класса, в котором проходил живой и интересный урок, сидели две женщины, наблюдая за происходящим. Их лица светились сложным чувством, в котором читались нежность, гордость и удовлетворение. В профиль их совершенно нельзя было отличить, поскольку яркий солнечный свет стер морщинки с лица одной из них и несколько смазал черты другой. Если бы не резкая разница в цвете волос, заплетенных в косички, — серебро и вороново крыло, — этих женщин можно было бы принять за сестер, в крайнем случае двоюродных. На обеих были синие платья свободного покроя со множеством складок, в которых не так ощущалась жара. Головы женщин покрывали цветастые платки. На них было много серебряных украшений. Темные выразительные глаза подведены сурьмой. Руку одной из них украшали часики, но не какие-нибудь дорогие, указывающие на то, что она занимает достойное положение в обществе, а простенькие, пластмассовые, с цифровым экранчиком, вызывающе дешевые, но время показывающие точно. Она посмотрела на них, встала, прижала ладони к пояснице, грациозно, прямо как кошка, потянулась всем телом, а потом направилась к классу. Вторая похлопала по амулету — массивному четырехугольному куску травленого серебра, украшенного маленькими красными дисками, сверкающими на солнце, — который она с гордостью носила на груди, потом тоже поднялась, закинула длинный конец платка за спину и последовала за ней.

— А что это такое? — Молодой человек указал на белый камешек, и детишки вытянули шеи.

— Теллит? — неуверенно спросил один из них, повернувшись к старшему и глядя на него серьезными глазками.

Амастан просиял и подтвердил:

— Теллит.

— Луна, — подхватил Таиб. — Lalune. — Он указал на кусочек розового гранита, расположенный на соседней эллиптической линии, прочерченной на песке. — Что это такое? Кто-нибудь может вспомнить?

Девочка, волосы которой были заплетены в полудюжину косичек, едва слышно что-то прошептала.

Таиб приложил ладонь к уху, она застенчиво повторила сказанное.

— Красная звезда, именно так, совершенно верно. Марс. Молодец, Таришат.

Потом он попросил их самих нарисовать овалы и поместить на них планеты вместе со спутниками, задавал им вопросы и отвечал на смеси английского, французского и тамашек. Потом кто-то наступил на Венеру, упал и выбил ногой Землю со своей орбиты. Все дружно засмеялись и принялись класть новые камешки, крича, что это звезды или астероиды. Вдруг на песок легла огромная тень, и присутствующие сразу обернулись. Что за странное явление?

Один мальчишка засмеялся, что-то выкрикнул, и Амастан усмехнулся, сверкнув в складках тагельмуста белоснежными зубами.

— Он сказал, что ты вызвала солнечное затмение!

Таиб подошел, положил руку на округлившуюся талию женщины и проговорил:

— Как объяснишь им наше место во Вселенной, когда вдруг приходит моя жена-великанша и накрывает тенью всю Солнечную систему?

Иззи нежно ущипнула его за руку, и некоторым детишкам это показалось смешным.

— Вы мужчины, вас вечно заботит ваше место в этом мире. — Мариата покачала головой. — А у женщин других забот полно.

Ее черные яркие глаза сверкали ласковым вызовом, и Амастан ответил ей легкой улыбкой. Они обменялись мгновенным взглядом.

Потом Мариата наклонилась, положила руку на вздувшийся живот дочери и спросила:

— Так вы еще не решили?

Иззи предостерегающе посмотрела на мать, но Мариата не обратила на это внимания и продолжила:

— Где будешь рожать?

— В чем вопрос! Конечно, вернется в Париж и родит там, — сказал Амастан, и все сразу посерьезнели. — Моя дочь будет рожать в чистой современной клинике, где не может случиться никаких неприятностей.

Таиб, стоявший рядом, выглядел и говорил так же решительно:

— Конечно! Иззи, мы ведь уже беседовали об этом! Нельзя рожать ребенка здесь, это было бы безумие!

— Безумие! — как эхо, повторил Амастан.

Они стояли плечом к плечу, как две половинки одного боба. Это сравнение засело в голове Иззи, она с удовольствием вертела его в уме, изучала со всех сторон. Или она хотела бы сказать иначе: «Как две горошины в стручке»? Иногда Иззи ловила себя на том, что употребляет поговорки, которых никогда прежде не слышала, знает такие вещи, которых не должна вроде бы знать, если вспомнить, где она росла и воспитывалась. Очень странно, даже дико, но Изабель уже ничему не удивлялась и почти привыкла к этому.

— Послушай, я знаю все ваши аргументы, понимаю все опасности, но вы же сами прекрасно помните, что многие женщины уже тысячи лет рожают детей в пустыне! Нет, и не говорите мне больше ни слова. Я еще не решила. Но не забудьте, что здесь со мной будут Жан и Анн Мари.