Давайте напишем что-нибудь - Евгений Клюев

А литературные критики, взяв в руки первый том, сразу сунулись проверять, не забыл ли Николай Васильевич Гоголь поместить туда вставную новеллу «Повесть о капитане Копейкине», – листали, листали роман и вдруг – бац: «Повесть о капитане Копейкине», черным по белому! Стоит на своем месте и является ключом ко всему тексту романа. И в ней, как в фокусе, сходятся все сюжетные линии!

Николай же Васильевич Гоголь тут как раз подоспел и говорит: «Что, скушали?»

И встряхнул своими длинными и черными как смоль волосами.

И победоносно улыбнулся: знай, дескать, наших! И защитил честь мундира великого русского писателя.

Как всегда в последнее время, яичная скорлупа крошилась под неловкими пальцами простодушной Пакиты. Кикимото был не только вне себя, но даже и вне Кадиса, где в данный момент находился. Величественное сооружение, Купол Мира, никак не начинало обретать свою форму. Да и чужую форму, которая Кикимото, может быть, теперь и устроила бы, обретать не начинало. Виной тому были неловкие пальцы простодушной Пакиты: хватаясь за очередную скорлупку, она обязательно разрушала ее – и скорлупку оставалось только выбросить. Справа от простодушной Пакиты уже высилась гора таких выброшенных скорлупок, по высоте напоминавшая могильный холм над братским захоронением. Слева от простодушной Пакиты – там, где был Кикимото, – лежали только три скорлупки, склеенные вместе чуткими пальцами любимого и явно уцелевшие чудом.

Очередная скорлупка треснула и развалилась. Простодушная Пакита, как всегда в последнее время, потупила глаза.

– Это уже четыре миллиона двести тысяч сто сорок третья, – попрекнул Кикимото. – Любой на твоем месте давно научился бы передавать скорлупки! У тебя не пальцы, а какие-то грабли…

– Ты уже говорил это четыре миллиона двести тысяч сто сорок два раза, любимый, – с обидой выкрикнула простодушная Пакита. – Как умею – так и передаю! Не нравится – передавай сам, а я тогда клеить буду…

– Ты – клеить? – чуть не лишился, но не лишился рассудка Кикимото. – Да начни ты клеить – тут бы и трех готовых скорлупок не лежало! Одни убытки от тебя.

Простодушная Пакита, как всегда в последнее время, обиделась.

– Знаешь, что, любимый, – сказала она, – не надо на меня наговаривать! Все, что я разрушила, я же и возмещу.

– Это ты когда-а-а еще возместишь, – саркастически заметил Кикимото, – а на данный момент ты разрушила четыре миллиона двести тысяч сто сорок три скорлупки – возместила же только пять тысяч сто сорок три.

– Я не в состоянии съедать больше пятидесяти яиц в сутки! – гневно отпарировала простодушная Пакита. – В конце концов, ты – в крайнем случае! – тоже мог бы съедать хотя бы по одному яйцу на завтрак.

– У меня на них аллергия, ты же знаешь! – чуть ли не с кулаками бросился на нее Кикимото.

– Если у тебя на яйца аллергия, то нечего было задумывать величественное сооружение из яичной скорлупы! – отомстила, как всегда в последнее время, простодушная Пакита и добавила: – Ты напоминаешь мне пекаря – у которого аллергия на муку, живописца – у которого аллергия на краски, пожарника – у которого аллергия на воду, и, наконец, сапожника – у которого аллергия на молоток!

– На молоток аллергии ни у кого не бывает, – резко оборвал ее Кикимото.

Простодушная Пакита расхохоталась и со знанием дела ответила:

– Аллергия на все бывает, любимый! Я даже знаю одну молодую да раннюю мать, у которой аллергия на пеленки собственного младенца. Но она не берется строить из пеленок Купол Мира – в отличие от тебя!

– Я тоже не берусь из пеленок строить, – напомнил Кикимото. – Я из яичной скорлупы строю! На которую у меня аллергии нету. У меня аллергия только на собственно яйца.

– Ну вот! – развела руками простодушная Пакита. – Ты опять совершаешь ошибку правила вывода… Если следовать твоей логике, то получается, что белок и желток – это собственно яйцо, а скорлупа – непонятно что. Между тем достаточно выйти на улицу и спросить там любого дурака, чтобы понять: яйцо – это белок, желток и скорлупа вместе.

Не поверив словам простодушной Пакиты, Кикимото тут же вышел на улицу и спросил любого дурака, так ли это. Любой Дурак, поразмыслив, сказал, что ему все равно, но увязался за Кикимото в мастерскую.

– Это Любой Дурак, – представил Кикимото своего нового знакомого.

– Я вижу, – ответила простодушная Пакита и поинтересовалась: – А зачем нам здесь Любой Дурак?

– Чтобы всякий раз на улицу специально не бегать, – объяснил Кикимото. – Пусть сядет где-нибудь в сторонке и сидит.

– Пусть, любимый, – безропотно согласилась простодушная Пакита.

– А почему Вы называете этого человека «любимый»? – спросил Любой Дурак.

– Потому что я люблю его – не видно разве? – удивилась простодушная Пакита.

Любой Дурак пригляделся и сказал, что видно, но поинтересовался за что.

– За то, – объяснила простодушная Пакита, – что он умеет строить из яичной скорлупы Купол Мира.

– А я могу сделать из дерьма конфетку, – похвастался Любой Дурак.

– Так сделайте и съешьте, – распорядился Кикимото и обернулся к простодушной Паките: – Ну и о чем мы говорили?

– Об аллергии, – напомнила та.

– У меня аллергия на бессмертные полотна Веласкеса, – признался вдруг Любой Дурак, делая конфетку из найденного им под ногами дерьма.

– Видишь теперь? – укоризненно посмотрела на Кикимото простодушная Пакита. – А ты сказал, на молоток аллергии не бывает! – Тут она обернулась к Любому Дураку и уточнила: – У Вас аллергия на содержание бессмертных полотен Веласкеса или на форму?

– Форма и содержание едины! – выкрикнул Любой Дурак.

– Что и требовалось доказать, – сухо заметила простодушная Пакита, с отвращением следя за тем, как изготовленная на их глазах конфетка исчезает во рту Любого Дурака и тем самым как бы демонстрирует наглядный пример единства формы и содержания.

Сраженный недюжинным умом простодушной Пакиты Кикимото, как всегда в последнее время, задал следующий вопрос:

– Что ты всем этим хочешь сказать? Что у меня не должно быть аллергии на яйца или, наоборот, должна быть аллергия и на яичную скорлупу?

– Как хочешь – так и понимай, – отвечала простодушная Пакита, – а мне пора яйца есть, иначе я не успею столько, сколько на сегодня запланировала.

– У вас тут секта какая-нибудь, что ли? – спросил Любой Дурак.

– Почему Вы об этом спросили? – Кикимото любовался маленькой композицией из трех склеенных вместе скорлупок.

– Да вот… разговоры об одних только яйцах.

– Разве наличие секты предполагает разговоры о яйцах? – в голосе Кикимото был сарказм.

– Это смотря что за секта, – поделился опытом Любой Дурак. – Какая секта на чем зациклится – та про то и говорит.