Буря Жнеца. Том 2 - Стивен Эриксон
Шрифт:
Интервал:
Пожилой далхонский маг приоткрыл один желтоватый глаз и прищурился на нее, потом, увидев, что в каждой руке она держит по «шрапнели», выпучил сразу оба:
– Йди от мя, дуробаба!
– Расслабься, – бросила та, – мы в бой идем. У тебя в твоей пипиське что-нибудь осталось?
– Што?
– Магия, Неп, магия – она у мужиков в блекерах. Это каждая баба знает, – подмигнула она.
– Хватит мя дразнить, дуробаба! Йди от мя!
– Не йду я от тебя никуда, Неп, пока ты не благословишь мне «шрапнели».
– Блаславить шары из глины? С ума ушла, дуробаба? Крайний раз я их блаславил…
– Ага, они тогда взорвались. Уголёк и Целуй. На мелкие кусочки – зато мгновенно и безболезненно, так? Слушай, это мой единственный шанс избавиться от приставаний Милого. Нет, в самом деле, мне нужно твое бласловенное проклятие или там проклятое бласловение. Прошу тебя, Неп…
– Йди от мя!
Релико, который был даже на полголовы ниже, чем его сержант, и таким образом, как утверждает лично Зуб, являлся самым низкорослым тяжелым пехотинцем за всю историю Малазанской империи, с ворчанием выпрямился, обнажил свой короткий меч и развернул щит в боевое положение. Потом бросил взгляд на Большого Простака.
– Вот и опять.
Огромный сетийский воин, все еще сидя на влажном мху, поднял на него глаза:
– Что?
– Опять бой.
– Где?
– Мы идем в бой, Большой. Помнишь И’гхатан?
– Нет.
– В этот раз вряд ли будет как в И’гхатане. Скорее как вчера, только погорячей. Вчера-то ты помнишь?
Большой Простак какое-то время вглядывался в него, потом рассмеялся своим медленным смехом – ха ха ха – и ответил:
– Вчера? Вчера я помню.
– Тогда бери свой меч, Большой, и вытри с него грязь. Щит тоже бери – да нет, не мой, свой, он у тебя на спине. Правильно, разверни его. Отлично – стоп, меч в другую руку. Вот теперь годится. Готов?
– Кого убивать?
– Я тебе покажу.
– Хорошо.
– По-моему, напрасно сетийцы решили скреститься с бхедеринами.
– Что?
– Такая шутка, Большой.
– Понял. Ха ха ха.
– Давай поближе к Затылку – он пойдет впереди.
– Затылок? Впереди?
– В таких случаях, Большой, он всегда идет впереди.
– Понял. Хорошо.
– А Молния с Мелким нас сзади прикроют. Как вчера.
– Понял. Релико, а что было вчера?
Шелковый Шнурок шагнул поближе к Неллеру, и оба какое-то время смотрели, как их капрал, Правалак Римм, инструктирует Молнию и Мелкого, которым следовало присоединиться к остальным тяжелым пехотинцам.
Затем солдаты заговорили на своем родном далхонском.
– Несчастный, – сказал Шнурок.
– Несчастней не бывает, – согласился Неллер.
– А Целуй, она красивая была.
– Красивше не бывает.
– Только все вышло, как Бадан говорит.
– Да, все как Бадан говорит.
– А Бадан, он говорит – такие вот дела.
– Сам знаю, Шнурок, можешь мне не рассказывать. Думаешь, в Летерасе будет как в И’гхатане? Так в И’гхатане нам ничего такого делать и не пришлось. Только, – вдруг добавил Неллер, словно пораженный неожиданным открытием, – нам и здесь-то ничего не пришлось делать, так ведь? Во всяком случае, до сих пор. Только если будет как в И’гхатане…
– Мы пока не там, – перебил его Шелковый Шнурок. – Какой меч возьмешь?
– Вот этот.
– У которого рукоять треснула?
Неллер посмотрел на меч, нахмурился, потом закинул его в кусты и вытащил другой.
– Этот. Летерийский, висел на стене каюты…
– Знаю. Это я его тебе отдал.
– Ты мне его отдал, потому что он завывает женским голосом всякий раз, когда я кого-то им ударю.
– Верно, Неллер, я потому и спросил, какой ты меч возьмешь.
– Теперь ты знаешь.
– Знаю, поэтому и забью себе уши мхом.
– Они у тебя и так забиты.
– Я еще добавлю. Вот, видишь?
Капрал Правалак Римм был одержим. Он родился в северной провинции Грис в семье бедных крестьян и почти не видел мира до того дня, когда в соседнюю деревню заехала вербовщица от морпехов. Так случилось, что Правалак в тот день оказался в деревне вместе со старшими братьями, которые осыпали вербовщицу насмешками всю дорогу до самой таверны. Но сам Правалак смотрел на нее и не верил собственным глазам. Он никогда до этого не видел далхонцев. Она была крупной, пышной, старше его минимум лет на двадцать и уже седой. Но он прекрасно видел, что когда-то она была красавицей, а на его взгляд – так и осталась.
Такая темная кожа. Такие темные глаза – и, конечно, она высмотрела его в толпе и одарила сияющей улыбкой, а потом взяла за руку, отвела в комнату на задворках местной тюрьмы и зачитала свой рекламный текст, сидя на нем верхом и раскачиваясь, пока он не кончил в малазанского военного. То есть – в малазанских военных.
Братья вытаращили глаза от изумления и впали в панику – им теперь предстояло объяснять бате и матке, как так вышло, что их младший сын записался в армию, успев в процессе потерять невинность с пятидесятилетней демоницей, да, собственно, и домой-то возвращаться уже не думает. Но Правалак рассудил, что это теперь их проблема, и отбыл из деревни в вербовочном фургоне, засунув одну руку между обширных бедер морпеха и даже не обернувшись назад.
Его первое захватывающее любовное приключение продлилось ровно столько же, сколько и дорога до ближайшего городка, в котором он присоединился к колонне из примерно пяти десятков крестьянских юношей и девушек из Гриса, чтобы промаршировать по имперской дороге до Унты, а оттуда отправиться морем на остров Малаз, где готовили морпехов. Однако там он вовсе не чувствовал себя столь несчастным, как можно было ожидать, поскольку в рядах малазанских войск в те дни оказалось множество далхонских рекрутов – взрывной рост населения, или, быть может, политические неурядицы породили тогда настоящий исход из степей и джунглей Дал-Хона. Как он вскоре обнаружил, его страсть к полуночного цвета коже и таким же глазам отнюдь не означали, что он обречен на вечное тоскливое одиночество.
До тех пор, пока он не встретил Целуй, которая лишь расхохоталась в ответ на его авансы – притом что он очень даже успел за это время отточить мастерство ухаживания. Вот из-за этого-то отказа он и потерял свое сердце – навеки.
Но одержим сейчас Правалак Римм был, как ни странно, вовсе не своей несбывшейся и неразделенной любовью. А тем, что видел – или вообразил, что видел, – как в ту безлунную ночь на реке, после яркой вспышки и рокота взрыва, сотрясшего воду, над поверхностью из бушующих волн поднялась темнокожая рука. Как бурный поток, возобновивший свое движение там, где только что был пенный водоворот, разделяется надвое точеным запястьем… и рука опять погрузилась, или просто скрылась из виду, как ни напрягал он взгляд, как отчаянно ни всматривался в живую темноту, пытаясь увидеть руку, кожу, темную, темную кожу, что так подвела его той ночью…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!