Зимняя сказка - Марк Хелприн

Мэр не посмел нарушить молчание толпы, которая в эту холодную ночь стояла под серебристым светом фонарей на Овечьем Лугу и дальше, насколько хватало глаз, до самой Восемьдесят шестой улицы. Он уже открыл было рот, но вдруг отчетливо понял, что претендент на его место обречен выиграть выборы, потому что сумел узреть душу этого города и полюбить ее. Мэр испуганно представил, что город может ответить Прегеру взаимностью, и не ошибся. Прегером восхищались не только избиратели. Казалось, даже фасады под взглядом своего избранника становились выше, вспыхивая лучами алмазных граней.

Питер Лейк решил, что целительные силы времени наконец-таки взяли вверх над его безумием и что теперь он сможет жить в мире и гармонии с другими людьми. Когда человек, за которого он отдал в Файв-Пойнтс двенадцать голосов, одержал полную победу на выборах, Питер Лейк почувствовал себя кем-то вроде серого кардинала. Решив привести себя в порядок накануне выборов, он купил костюм от «Фиппо», который считался лучшим в городе магазином мужской одежды, постригся, побрился, подрезал усы и действительно стал походить если и не на серого кардинала, то на фондового или, на худой конец, на судового брокера или на видавшего виды и потому молчаливого ветерана войны, примерного семьянина, добропорядочного гражданина, на важного и потому лишенного особых амбиций бизнесмена, отличающегося заботливостью, любовью к поэзии, к музыке и странной задумчивостью.

Больше всего Питера Лейка поражало то, что лицо его стало добрым. Где и когда он мог стать добрым? Уж наверное, не во время недавних путешествий по склепам.

Он решил снять более или менее приличное жилье и остановил свой выбор на небольшой комнатке в старом доме, находившемся в Челси, где царил такой покой, что возвращение домой походило на возвращение в родную деревню. Помимо прочего, ему очень нравилась старая лепнина и резьба, обрамлявшая камин и украшавшая потолок его комнаты.

По ночам Питер Лейк растапливал камин и, покачиваясь в старом кресле, прислушивался к тиканью часов, висевших в прихожей. Если же dа улице слышался стук копыт, на его глаза неведомо почему сами собой наворачивались слезы. Тиканье часов, камин, тени, стук копыт, приличный костюм – что еще нужно человеку для счастья? Он искренне надеялся, что Бог простит его за то, чего он не помнил. Он не станет терзать себя раздумьями о прошлом и будет жить тихо и незаметно.

Подобный образ жизни представлялся ему самым простым и естественным, тем более что ему хватало и той малости, которой он уже и так обладал. О прошлом ему напоминали лишь звуки фортепьяно, но он пытался убедить себя в том, что они доносятся из соседней квартиры. Ему хотелось отдохнуть, обрести покой, забыться. Зачем терзаться понапрасну? Живешь, и только. Он любил одиночество и потому обедал не в «Сан», а в скромном ресторане «Френч Милл», после чего отправлялся в баню, где брился, стригся, принимал душ в одной из отделанных мраморной плиткой кабинок, плавал в бассейне или сидел в сауне. Вернувшись домой, он час-другой покачивался в кресле, стоявшем перед камином, и наконец укладывался спать, укрывшись теплым стеганым одеялом.

Тяжелая физическая работа, долгие прогулки (он добирался до службы пешком), здоровая еда, французское вино, каждодневные купания и крепкий сон быстро вернули ему прежнее телесное здоровье, о котором он не мог бы и мечтать, не обрети он чудесным образом часть своих прежних душевных сил.

Он полагал, что его исцелила тишина старой комнаты, тиканье часов, потрескивание горящих поленьев, одиночество и странный покой, овладевший его душой, после того как он совершил свое странное путешествие по царству мертвых, о котором старший механик и добропорядочный гражданин Питер Лейк предпочитал не вспоминать.

Однажды вечером Питер Лейк сидел за столиком «Френч Милл», ожидая, когда официант принесет ему бифштекс с картошкой, салат и стаканчик «Бреннеро». Сгущавшаяся за окном тьма говорила о близости зимы, но мысль о ней почему-то грела его душу, а огни на Гудзоне казались ему огоньками на рождественской елке.

Прислонившись к стене, он наблюдал за тем, как редкие прохожие борются с пронизывающим ноябрьским ветром. Машинист подземки прятал лицо от колючих снежинок, суливших скорую снежную бурю, а одетая в меха важная дама с Ист-Сайда, жемчужные украшения которой показались ему на удивление знакомыми, напротив, пыталась сохранять свое привычное достоинство.

Надо сказать, что он всячески избегал женского общества, хотя и не понимал, что это может быть как-то связано с его прошлым. Голубые глаза и характерный овал лица бередили его душу и отзывались в ней мучительной болью. Жемчужные украшения, как оказалось, действовали на него подобным же образом.

Входная дверь «Френч Милл» громко хлопнула. Питер Лейк машинально глянул в ее сторону и увидел двух странных коротышек в котелках, направлявшихся к столику, стоявшему у противоположной стены зала. Коротышки эти, рост которых составлял никак не больше пяти футов, были одеты в странные черные куртки, похожие на фраки с оторванными фалдами. В них поражало все: обветренные лица, пустые глаза, впалые щеки, огромные рты, похожие на лапки древесной лягушки, маленькие ручки с крохотными пухлыми пальчиками и жалкие писклявые голоса карликов, имевших несчастье жениться на дамах с лесоповала.

Питер Лейк не испытывал по отношению к ним ни симпатии, ни даже любопытства и тем не менее не мог отвести от них глаз. Судя по всему, яростно спорившие друг с другом коротышки замышляли что-то недоброе.

Официант (все работавшие во «Френч Милл» официанты были итальянцами из Бренты) подал Питеру Лейку заказанные блюда и, глянув в сторону карликов в котелках и обрезанных фраках, закатил глаза к потолку и пробормотал:

– LaMadonna!

Питер Лейк приступил к еде, стараясь не обращать внимания на странных посетителей, голоса которых звучали все громче и громче.

– Бар-бар-бар-бар-бар… Белый Афган… Бар-бар-бар. Барбар-бар-бар-бар…

– Белый Афган… – Слова эти сразили Питера Лейка наповал.

Дальнейшее он помнил плохо. Выйдя из ресторана, он прошел Челси насквозь и направился к центру города, борясь с холодным северным ветром. Что бы ни означали слова «Белый Афган», они мгновенно лишили его только что обретенного душевного равновесия. Ноги отказывались ему повиноваться, но он понимал, что вернуться домой в эту минуту значило бы все испортить.

– Тик-так, тик-так, только так, только так. Тик-так, тик-так, только так, только так, – повторял он раз за разом. Он шел по людным, залитым светом витрин улицам, чувствуя, что прохожие вновь, как и прежде, боязливо уступают ему дорогу. – Нет-нет! Куда вы? Сейчас же перестаньте! – завопил он что было сил и тут же повторил упавшим голосом: – Перестаньте сейчас же. Я куплю собаку и приведу ее домой. Большую-большую белую собаку. Она будет моим другом. Я всегда любил собак. Я куплю себе белую собаку – огромного белого афгана. Да-да, вы слышите? Именно так я и поступлю!

Обилию магазинов в районе позавидовал бы и Кубла-хан. Повсюду, насколько хватало глаз, виднелись витрины бесчисленных универмагов в полмили длиной и в сто этажей высотой, в которых можно было купить все, что угодно. Обитателям трущоб, видевшим эти похожие на взметнувшиеся над городом храмы материализма с их эклектичными эмблемами и символами, вряд ли было ведомо их предназначение. Питер Лейк быстро отыскал магазин собак и попросил продавца подыскать ему приличного белого пса.