Несостоявшаяся ось: Берлин - Москва - Токио - Василий Молодяков

Тов. Молотов отвечает, что он не знает, насколько серьезны пожелания Муссолини. Не ясен до сего времени вопрос, почему у Италии возникло такое отношение к СССР. Шуленбург замечает, что в прошлой беседе тов. Молотов указал на неопределенность пожеланий Италии. Сейчас в ответ на это Риббентроп подчеркивает, что высказывания Муссолини являются вполне определенными. Тов. Молотов вновь подчеркивает, что остается неясным, чем было вызвано обострение советско-итальянских отношений со стороны Италии и, главное, в тот момент, когда СССР установил близкие отношения с Германией… Затем тов. Молотов спрашивает, собирается ли Италия предпринять какие-либо шаги для улучшения советско-итальянских отношений. Шуленбург отвечает, что он уже сам указывал итальянскому посланнику на необходимость каких-либо шагов и предпринять что-либо в прессе». Лед неявно, но тронулся.

В телеграмме Риббентропа от 21 марта содержались глухие намеки на его недовольство советским поверенным в делах в Риме Гельфандом: «Его поведение в разных случаях было описано мне таким образом, что у меня не сложилось впечатления, что его деятельность особенно полезна в деле улучшения итало-советских отношений». Рейхсминистр интересовался, стоит ли поднимать этот вопрос в разговоре с Молотовым, и предложил прислать Шуленбургу «личное письмо», которое тот при случае может показать наркому. Черновик письма, как сообщают редакторы «Документов внешней политики Германии», сохранился в бумагах Риббентропа, но не опубликован. На встрече с Молотовым посол осторожно поставил этот вопрос: «Шуленбург сообщает, что он имеет письмо от Риббентропа, в котором последний передает слухи, будто советский поверенный в делах в Италии не принимает мер к улучшению советско-итальянских отношений. Сам Шуленбург выражает сомнение в правдоподобности этих слухов и думает, что это или сплетня, или желание свалить дело «с больной головы на здоровую». Тов. Молотов отвечает, что, должно быть, не без этого». Больше к этой теме не возвращались, но «черную метку» Гельфанд, похоже, получил А вот чем именно он прогневал рейхсминистра, мы, к сожалению, не знаем. Неплохими отношениями с нелюбимым им Чиано? Национальностью? «Заигрыванием» с «вражескими» дипломатами? Все может быть…

Однако Чиано не спешил менять курс. 23 марта Гельфанд сообщал в Москву об очередном разговоре с министром: «Рассказывая о пребывании здесь Риббентропа, Чиано отметил, что германский министр является «сторонником улучшения итало-советских отношений», в восторге от СССР и пленен товарищем Сталиным, о котором долго рассказывал на интимном ужине у Чиано. Однако через минуту министр высмеивал сообщение французского радио о плане какого-то итало-советского сотрудничества и о предстоящей итало-германо-советской конференции в Вене. Из всей последней тирады министра, как и из его отдельных замечаний, вытекало, что Италия явно не предполагает радикально менять своей линии в отношении СССР. Поскольку, как следовало из слов Чиано, Рим будет пытаться продолжать экономическое сотрудничество с Парижем и Лондоном и сохранять свою политику в отношении Испании, Ватикана и Балканских стран, спекуляция Италии на антибольшевизме в какой-то форме сохраняется».[534] Молотов прекрасно понимал это, что видно из его телеграммы Гельфанду от 1 мая: «Мы расцениваем Чиано как отрицательный фактор в отношениях между СССР и Италией. Если бы не Чиано и его окружение, отношения СССР с Италией были бы лучшими. События последних месяцев показали, что Чиано является непримиримым врагом Советского Союза».

В Нюрнберге, когда дневник итальянского министра, подправленный им «для истории», стал одним из главных свидетельств обвинения, Риббентроп писал: «Чиано был не только завистлив и тщеславен, но и коварен и ненадежен. С правдой у него были нелады. Это затрудняло не только личное, но и служебное общение с ним. Та манера, с которой он в июле 1943 г. предал в фашистском совете своего собственного тестя Муссолини, характеризует его особенно гадко. Дуче говорил мне позже, что никто и никогда (причем много лет) не обманывал его так, как Чиано, и что тот виновен в коррумпировании фашистской партии, а тем самым и в ее расколе».[535] Неудивительно, что игры министра за спиной дуче привели к опале, участию в заговоре и, наконец, к стрелковому взводу в Вероне в начале 1944 г.

Впрочем, полновластным хозяином итальянской внешней политики молодой и амбициозный министр все-таки не был. 29 апреля он долго беседовал с Гельфандом, пуская в ход все свое обаяние, – ответом на отчет поверенного была приведенная выше телеграмма Молотова. Нарком не обольщался относительно настроений в Риме и 5 мая заявил Шуленбургу в ответ на новые «авансы», что Советский Союз не против нормализации отношений с Италией, но только если она предпримет конкретные действия в доказательство своей доброй воли. 20 мая германский посол Макензен говорил об этом с Чиано, который снова упирался, повторяя, что во всем виновата Москва, первой отозвавшая своего посла, и что «несколько безобидных студенческих демонстраций перед русским посольством – недостаточное основание для такого шага».[536] Однако Муссолини, готовясь вступить в войну, решил «закрыть вопрос». 29 мая Чиано сообщил Макензену о согласии на одновременное возвращение послов, как и предлагал Риббентроп, причем в ближайшие дни и без лишних формальностей.[537] Обрадованный рейхсминистр 30 мая дал знать в Москву Шуленбургу с просьбой немедленно известить Молотова. На следующий день посол был у наркома и, согласно инструкции начальства, старательно уговаривал его, добавив, – видимо, для большей убедительности, – что в данном случае лично он убежден в виновности Италии. Молотов, как всегда, демонстрировал крайнее упорство, ссылаясь на то, что «вопрос не встретил никакого положительного отношения» у Советского правительства, которому нарком его доложил. В том числе и лично у него, выразительно добавил он. Он снова требовал от Рима примирительных шагов и гарантий поддержания хороших отношений, заметив: «Советский Союз – не Албания, чтобы с ним можно было так разговаривать», но в конце концов согласился доложить вопрос правительству еще раз.

Шуленбург за шесть лет службы хорошо научился переводить речи советских дипломатов на язык «реальной политики». Докладывая Риббентропу о результатах встречи, он сделал вывод, что Москва, несмотря на все жесты, не отталкивает протянутую руку Муссолини. И не ошибся. 3 июня Молотов сообщил ему: «Советским правительством принято решение: можно и целесообразно восстановить посольства: итальянское – в Москве и советское – в Риме. Советское правительство считает, что вторичное пожелание Муссолини, переданное через Риббентропа, говорит о серьезном желании Италии улучшить своим взаимоотношения с СССР. Советское правительство считает, что Италия должна выслать своего посла в Москву, а спустя 1-2 дня по получении извещения о его выезде [В телеграмме Шуленбурга: «как только получит подтверждение, что итальянский посол покинул Рим».] советский посол выедет в Рим». Молотов и здесь потребовал преимуществ для Советского Союза, дабы подчеркнуть, что не он, а Италия пошла на уступку: уступать «буржуям» было не в традициях «красной дипломатии». Впрочем, договорились и об этом: 10 июня появилось коммюнике об одновременном возвращении послов, и Шуленбург подтвердил, что Горелкин вылетел в Рим через Софию.