Камень и боль - Карел Шульц

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 121 122 123 124 125 126 127 128 129 ... 185
Перейти на страницу:

Пошатываясь, а там шел пир, все пошатывались в доме Якопо Галли, красивого юноши, di bello ingegno[82]римского дворянина, пошатывались и пили в честь бога вина, падали розы, уже не черные, бурлил говор, сверкали шутки, звучали виолы, лютни и вкрадчивый, льстивый звук флейт, девичьи улыбки отвечали улыбке хмельного бога, который очутился на этом вечернем празднестве уже пьяным и продолжал пить, не в силах отказаться от стольких прекрасных здравиц, а больше всего разглагольствовал и стукал бокалом о бокал молодой Якопо Галли, встряхивая черными кудрями, подымая в тонких руках чашу и предлагая богу одну красавицу за другой. Пили много. А была уже ночь. Начали было танцевать вокруг осыпанной розами статуи, и бог, обнаженный и гладкий, сделал правой ногой первый шаг, но — много пили, танец не выходил, а бог только смеялся, подымая кубок. И девушки стали танцевать одни, — им тоже хочется быть схваченными в объятия, но он думает об одной Ариадне и держит кубок, улыбка его понимающая, миролюбивая. Танцевали, как вихрь, с вызовом, подчиняясь тягучей козлиной улыбке маленького козлоногого, которому уже не надо было думать о наготе, а только смотреть. Меж разбросанного серебра бокалов было полно роз, сладко звенели лютни и виолы, приманчивый голос флейт, песни, розы, девичья красота, жаждущая быть взятой, жаркая июньская римская ночь, и посреди всего — гладкий, улыбающийся бог, раздающий душу вина.

Страшный, могучий, оглушительный удар жгучим пламенем раскрыл небо. Ночь на мгновенье остановилась, вся в пламени, которое потом погасло, чтобы сделать тьму еще черней. Все, вскрикнув, кинулись к окнам, трезвея. Якопо Галли, бледный, взлохмаченный, указал дрожащей рукой на Ватикан. Там над крышами встал раскаленный столб искр, который потом вдруг рассеялся и погас. Опять знаменье!

Оттолкнув ногой растоптанную лютню, Якопо Галли подошел, пошатываясь, к улыбающемуся богу.

По Ватиканской галерее ходил Александр Шестой, страшно крича. Боль разрывала ему сердце, как раскаленный столб искр разорвал небо, папа кричал и рвал волосы на голове, посланные в испуге побежали к кардинальским дворцам, а старик полным вырванных седых волос кулаком отчаянно бил себя в грудь, всхлипывал и стонал, захлебываясь тяжкими старческими слезами, пьяный от ужаca и боли… бродил по коридорам, хватаясь за выступы стен, с волосами, полными пыли, сора и осколков, оттого что бродил он и глухими коридорами, падая, с трудом подымался, брел дальше, крича от мучительной боли, которая, окаменев в сердце, не хотела оттуда уходить, резала и резала острейшими гранями, палила и жгла. Старик рвал волосы на голове, падал на колени, ему помогали встать, он лепетал какие-то непонятные слова, пепельно-седой, вырывался из рук, как безумный, и брел опять дальше, — с ужасом думали, что папа помешался.

Поспешно съехались кардиналы, перепуганные, ошеломленные, первым кардинал-канцлер церкви Асканио Сфорца. И тут узнали причину папского горя и отчаянья.

Самый любимый сын его, герцог Гандии, породнившийся с испанским королевским домом, — тот, для которого старик предназначил Италию, весь мир, любя его пожирающей всю внутренность любовью, был выловлен из тибрийской топи, убитый, пронзенный ударами кинжала, уже распухший, позеленелый, весь в грязи и нечистотах, как подонок. Потому что Сезар тоже хотел иметь готовенькую Италию и весь мир и не стерпел этой пожирающей всю внутренность любви к его брату, не стерпел, чтобы брат был возвышен. И вот за герцогом Гандии пришел дон Микелетто, человек в маске, дворянин и Сезаров палач, пригласил его к брату ужинать. И герцог Гандии пошел на смерть с веселым лицом, ничего не подозревая.

Вытащен из вонючей тины Тибра… любимый сын… родственник их католических величеств Испании и Индии… император Италии… вытащен из смрадной жижи сточных вод и нечистот… распухший, как падаль… Вытащен в праздничном, пиршественном наряде… из глубин реки, в которых был потоплен, подобно тому как бог зла Тифон, по древнему египетскому мифу, похоронил когда-то божественного Гора-Аписа… Вытащен мертвым, гниющим! И дон Сезар, плотно закутанный в плащ, приехал на испанском жеребце, спеша утешить старика папу, и резко приказал, за большое вознаграждение, разыскать изверга — убийцу. Тут все отступили, умолкнув и глядя в плиты пола, потому что страх миновал и это было уже лишнее. Только старик бил себя в обнаженную грудь и кричал, глядя на ледяное лицо дона Сезара, кричал, словно при виде призрака.

Но призраком был не дон Сезар. Привиденье явилось ночью, и опять стража убежала с галереи, опять показалось сверхъестественное знаменье в залах: хотя на дворе было безветрие, внезапный вихрь распахнул окна, и по галерее, одетый племенем, прошел высокий человек, воя от муки, — он писал на стене огненным перстом, одет был в праздничный испанский пиршественный наряд, а на голове имел сарацинский тюрбан. Когда весть об этом разошлась утром по Риму, Микеланджело вспомнил слова патера Квидо о найденном письме, где было сказано: "Я скоро уйду в места, откуда нет возврата, другой пришел мне на смену". Но тогда святой отец не поверил письму, не боялся призраков, при нем был дон Сезар, а любимый сын, герцог Гандии, с которым он связывал великие замыслы, только что вернулся, — так что от радости по поводу возвращенья сына папа не обратил вниманья на письмо.

Вытащен из Тибра, как подонок. На другой день после полудня была созвана консистория. В повестке было сказано, что его святость признает свои ошибки и учредит комиссию из кардиналов для реформы духовной жизни и церкви. Кардиналы ходили бледные, подавленные, не вели разговоров вдвоем, каждый в одиночестве думал свою думу. В Святой апостольской канцелярии царило оживление. Писари усердно писали послания ко всем христианским правителям, которых святой отец уведомлял о кончине своего любимого сына, герцога Гандии, обещая исправление церкви, которого христианский мир требует уже больше ста пятидесяти лет. Подпись: Александр Шестой.

Вытащен из Тибра, уже распухший; с открытыми стеклянными глазами утопленника. Горло перерезано, на теле восемь ран кинжалом и — ужасная подробность: руки связаны за спиной. Когда тело несли в храм Санта-Мария-дель-Пополо, папа смотрел из окна замка Святого Ангела и страшно кричал.

А многие смеялись, прямо покатывались со смеху. На статуе Пасквино была в тот же день обнаружена эпиграмма поэта Санназара. которую стали тотчас передавать из уст в уста:

Чтобы нам доказать, что ты лишь ловец человеков,

Сына родного из волн неводом выловил ты.

Велика была тайная радость, вызванная горем старика.

Кардинал Рафаэль Риарио перестал сидеть на овощах и воде. И к нему, в его комнаты, поднялся по лестнице дворца Микеланджело, решив на прощание бросить тридцать золотых дукатов кардиналу на стол и больше не жить на чердаке — другом болтливого брадобрея Франческо, его сотоварищем. Потому что он получил от дворянина Якопо Галли много, очень много денег, и Якопо с воодушевлением рассказывал о нем патрициям и прелатам, показывал им смеющегося бога вина, душу вина, и все изумлялись, — это было что-то совершенно новое, невиданное, бог, который напился и хочет плясать!.. Бог, который пошатывается! Пришли и флорентийцы, с гордостью вспоминали, что уже слышали имя Микеланджело на родине, это были в большинстве своем изгнанники, говорившие с восторгом о дворе Лоренцо Маньифико. Но этот хмельной, пьяный бог удивил и флорентийцев, это было что-то совершенно новое, чего они не встречали ни у Донателло, ни у Луки делла Роббиа, ни у Росселино, ни у Бенедетто да Майано, — ни у кого. Буонарроти создает новое, и создает прекрасно. Приходили патриции и прелаты, молодой Якопо Галли весь сиял, встряхивая черными кудрями, и рассказывал о флорентийском художнике, которого нашел в каморке брадобрея, и рассказ его искрился едкими шутками.

1 ... 121 122 123 124 125 126 127 128 129 ... 185
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?