Колыбель на орбите - Артур Кларк

Я понял, что русские говорят всерьез, когда Михаил сказал, что в Цюрихе ждет реактивный самолет. Мол, не могу ли я быть в аэропорту через два часа?

— Послушай, я ничего не смогу сделать без оборудования. Снаряжение, необходимое даже для простой проверки, весит тонны. К тому же оно сейчас в Италии.

— Знаю, — невозмутимо ответил Гончаров. — У нас есть еще один транспортный самолет. Сообщи по телексу с Цейлона, как только выяснишь, что тебе нужно, и все будет на месте в течение двенадцати часов. Но, пожалуйста, никому про это не рассказывай. Мы предпочитаем, чтобы наши проблемы оставались между нами.

Я с ним согласился, поскольку это была и моя забота тоже. Когда я выходил из кабинета, Михаил показал на настенный календарь, сказал: «Три недели» — и провел пальцем по горлу. Я понял, что он имеет в виду не свою шею.

Через два часа я летел над Альпами, прощался по радио с семьей и размышлял о том, почему, как любой другой здравомыслящий швейцарец, не стал банкиром или не занялся бизнесом по производству часов.

«Всему виной Пикар и Ханнес Келлер, — мрачно подумал я. — Почему они основали традицию глубоководных исследований именно в Швейцарии, а не в какой-нибудь другой стране?»

Потом я заснул, зная, что в ближайшие дни ничего хорошего меня не ждет.

Мы приземлились в Тринкомали сразу после рассвета. Огромная гавань, в географии которой я так до конца и не разобрался, представляла собой лабиринт мысов, островов, водных путей, соединяющих их, и огромных бухт, способных вместить в себя все флоты мира. На мысу стояло большое белое здание управления, построенное в витиеватом архитектурном стиле. Все вокруг выглядело как чистая пропаганда. Хотя, конечно, я назвал бы это представительным видом, если бы был русским.

Я вовсе не обвинял в чем бы то ни было своих клиентов. У них имелось немало причин гордиться самой амбициозной на данный момент попыткой обуздать термальную энергию моря. Она оказалась не первой. Уже была одна неудачная, сделанная французским ученым Жоржем Клодом в тридцатые годы, и намного более серьезная в Абиджане, на западном побережье Африки, в пятидесятые.

Все эти проекты основывались на одном и том же удивительном факте. Даже в тропиках температура на глубине в полтора километра близка к точке замерзания. Когда речь идет о миллиардах ионов воды, подобная разница температур представляет собой колоссальное количество энергии и многообещающую задачу для инженеров из тех стран, в которых ее не хватает.

Клод и его последователи пытались получить энергию с помощью паровых машин низкого давления, русские же использовали намного более простой и непосредственный метод. Уже больше ста лет было известно, что через многие материалы при нагревании с одного конца и охлаждении с другого течет электрический ток. Начиная с сороковых годов русские ученые работали над тем, чтобы направить этот термоэлектрический эффект в практическое русло. Самые первые устройства оказались не слишком эффективными, хотя их было вполне достаточно, чтобы питать тысячи радиоприемников теплом керосиновых ламп. Однако в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году русские совершили технический прорыв, до сих пор остававшийся секретным.

Я сам закреплял элементы питания на холодном конце системы, но не имел возможности увидеть их по-настоящему. Они оказались полностью скрытыми под слоем антикоррозийной краски. Мне стало известно лишь то, что они образуют большую решетку, словно множество старомодных батарей парового отопления, свинченных одна с другой.

Я узнал большинство лиц в небольшой толпе, ожидавшей на взлетной полосе аэродрома Тринко. Неважно, были ли эти люди моими друзьями или врагами, но все они были рады меня видеть, особенно главный инженер Шапиро.

— Лев, в чем проблема? — спросил я, когда мы выехали с аэродрома.

— Не знаем, — честно ответил он. — Так что выяснять, а потом исправить придется тебе.

— Так что все-таки случилось?

— Все прекрасно работало, вплоть до испытаний на полной мощности, — сказал он. — Выход энергии находился в пределах нормы, плюс-минус пять процентов, до одного часа тридцати четырех минут в ночь на вторник.

Он поморщился. Точное время, судя по всему, врезалось ему в душу.

— Затем напряжение начало прыгать как сумасшедшее, так что мы отключили нагрузку и стали наблюдать за приборами. Я думал, что какой-то идиот капитан зацепил кабель якорем. Сам знаешь, какие у нас с этим бывали проблемы. Мы включили прожектора и стали обшаривать море, но не увидели ни одного корабля. Да и кто стал бы пытаться бросать якорь вне гавани в ясную спокойную ночь?

Нам пришлось продолжать испытания. Я покажу тебе все графики, когда доберемся до моего кабинета. Через четыре минуты подача энергии полностью прекратилась. Естественно, мы смогли точно определить место разрыва цепи. Оно находится на самой большой глубине, прямо возле решетки. Именно там, а не на этом конце системы, — мрачно добавил он, показывая в окно.

Мы как раз проезжали мимо так называемого солнечного бассейна, эквивалента парового котла обычного теплового двигателя. Эту идею русские позаимствовали у израильтян. Бассейн представлял собой попросту неглубокое озеро с черным дном, заполненное концентрированным раствором соли. Он действует как крайне эффективный теплоулавливатель. Солнечные лучи нагревают жидкость почти до двухсот градусов по Фаренгейту. В него были погружены «горячие» решетки термоэлектрической системы, соединявшиеся массивными кабелями с моей частью, которая была на сто пятьдесят градусов холоднее и находилась на километр ниже, в подводном каньоне, тянувшемся до самого выхода из гавани Тринко.

— Полагаю, вы проверили возможность землетрясения? — без особой надежды спросил я.

— Конечно. Сейсмограф ничего не показал.

— Как насчет китов? Я предупреждал, что от них можно ждать неприятностей.

Год с лишним назад, когда в море прокладывали силовые кабели, я рассказывал инженерам про утонувшего кашалота, запутавшегося в телеграфном проводе примерно в километре от Южной Америки. Подобных случаев известно около десятка, но наш, похоже, к ним не относился.

— Это второе, о чем мы подумали и тут же связались с департаментом рыболовства, флотом и авиацией. Вдоль всего побережья нет никаких китов, — ответил Шапиро.

Но тут я перестал строить предположения, поскольку услышал нечто такое, от чего мне стало слегка не по себе. Как и все швейцарцы, я хорошо владею языками и неплохо понимаю по-русски. Впрочем, не нужно было быть лингвистом, чтобы узнать слово «саботаж».

Его произнес Дмитрий Карпухин, советник по политическим вопросам. Мне он не нравился, как и инженерам, которые в разговорах с ним порой срывались на грубость. Этот тип оставался старорежимным коммунистом, так и не избавившимся от наследия Сталина. Он с подозрением относился ко всему тому, что происходило за пределами Советского Союза и к большинству событий внутри его. Конечно, лучшего объяснения, чем саботаж, подобный персонаж найти не мог.