САРМАТ. Все романы о легендарном майоре спецназа - Александр Звягинцев

– На развод?

– Вчера подала… Думала, наберусь смелости и сообщу тебе через несколько дней, когда ты вернешься из командировки, но ты вернулся раньше и застал меня врасплох.

– Ты в своем уме, Маргоша? Почему сразу – на развод?

– Можно было бы и не сразу, но тебе надо уезжать…

– В чем, в чем, черт побери, дело, объясни мне наконец?

– Не догадываешься?..

– Не верю, что у тебя появился другой мужчина.

– Другой мужчина, конечно, не появился, но я теперь точно знаю, что из всех одиночеств самое страшное – одиночество вдвоем. В Германии, среди чужих людей, оно просто раздавит нас. Пожалуйста, пойми это и не удерживай меня!

– Маргоша, ты подумала, что ждет тебя и Платона в богом проклятой России? – справившись с комом в горле, хрипло спросил он. – Хаос, распад государства… Теперь уже и слепому ясно, что социализм казарменного образца не выдержал проверку историей. Те, кто придет через год-другой к власти, спустят на твоего номенклатурного отца, а заодно и на вас с Платоном, всех бешеных собак. Спившийся «гегемон» и нищая интеллигенция, думаешь, простят вам былое благополучие?

– Я не думала об этом, Вадим. Но… наверное, ты прав – в том, что грядет, может быть, нам не найдется места и придется пройти через такое, о чем сейчас страшно думать… Но что это меняет в наших с тобой отношениях? Даже если ты сейчас уговоришь меня, а я – баба слабая… Ну, не состоялась у нас любовь, Вадим, не случилась, и тут хоть ты волком вой, а я реви белугой.

Савелов сжал руками голову и с горечью вытолкнул сквозь стиснутые зубы:

– Господи, господи, за что нам такое?

– Одна я во всем виновата, Вадим.

– Никому не отдам Тошку! – опрокинув стул, резко вскочил он. – Не отдам – и все!.. Там, на Гиндукуше, мы с Игорем перед боем договорились, что Тошку воспитает тот, кому выпадет жить. Я тогда ему все сказал про нас с тобой и про то, что Тошка его сын.

– Сказал? – еле слышно переспросила Рита, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги. – Но скрывал от меня это?

– Ты не можешь мне простить, что он погиб, а я остался жить, да?! Всем святым, что было у нас с тобой, всем святым клянусь, не виновен я в его гибели!

– Вадим, кто винит тебя? Еще встретится тебе та, для которой ты будешь единственным, а меня больше не неволь. И закончим этот разговор.

Он схватил жену за плечи и затряс, срываясь на крик:

– Не виноват я, что жить выпало мне, а не ему. Можешь ты, кукла бессердечная, понять это?!

– Игорь жив! – крикнула Рита. – Не ведаю, что с ним случилось, но знаю: случилось что-то ужасное. Еще знаю, что сейчас ему нужна моя помощь.

– Господи! – схватился за голову Савелов. – Живой он стоял между нами и мертвый стоит! Пойми – мертвый он, мертвый!

– Мертвый? – шепотом переспросила она, и в ее глазах сверкнул гнев. – А зачем против мертвого возбуждать уголовное дело, ответь мне?.. Затем, что доказательств его гибели нет. Нет, понял ты, не-е-ет доказательств!!!

– Какое, к черту, дело?.. Оно давно военной прокуратурой приостановлено…

– «За неустановлением местонахождения обвиняемого», так мне ответил на прошлой неделе следователь военной прокуратуры.

– Ты там была?

– Я имею право знать о судьбе отца моего ребенка.

– Имеешь, – согласился Савелов и опять схватил ее за плечи. – Пойми, Маргошенька, этим уголовным делом они гибель группы на него, на мертвого, списывают, и не более того.

– Игорь жив! – с гневом выкрикнула Рита и оттолкнула мужа от себя. – Не трать время, Савелов, тебе и твоему генералу Толмачеву не удастся убедить меня в обратном!

– Ну, предположим, что он жив, а как ты сможешь связать с ним свою жизнь, ты подумала?..

– Главное, чтобы он был жив.

– Ха-ха! Твой папочка будет счастлив допустить такого… такого в свое семейство!

– Договаривай: какого такого?

– А ты подумала, какое клеймо с самого детства будет лежать на Платоне? Сын невозвращенца и предателя, он даже не сможет получить высшего образования.

Ладонь вспыхнувшей от гнева Риты с размаху впечаталась в щеку Вадима, оставив на ней косой багровый след.

– Быстро же ты, Савелов, забыл, что носишь на своей груди золотую цацку, облитую его кровью. Платон – сын русского офицера, а не предателя или холопа, как некоторые в вашей Конторе.

Савелов, побелев, как мел, отшатнулся от нее к черному провалу окна.

– Не забыл… Я знаю истинную цену той золотой цацке, – выдохнул он. – Но почему ты так жестока ко мне, Маргоша?

– А ты ко мне?.. – Он не нашелся с ответом и предпочел отвернуться от ее гневных глаз. – Игорь жив, – услышал Вадим за спиной. – Запомни, Савелов: он жив – без твоего пакостного «предположим».

В ее голосе была такая уверенность, что у Савелова зашлось сердце. Вдруг она права, подумал он. Что бы там ни говорили, но мертвым Сарматова и в самом деле никто не видел. Даже генерал Толмачев, похоже, до конца не уверен в его смерти, иначе не подсунул бы мне ту проклятую фотографию.

Прижавшись щекой к холодному стеклу окна, он долго и молча смотрел на заваленный мокрой листвой переулок. На память пришли строчки, прочитанные им у какого-то поэта:

С большим трудом подавив боль и душившую его обиду, Савелов попытался посмотреть на внезапно обрушившуюся на него беду как бы со стороны. Ничего не поделаешь – Рита права, вынужден был он признать. Одиночество вдвоем раздавит нас в Германии… Она права и еще в одном: жив или нет Сарматов, в наших с ней семейных отношениях это ничего не может изменить.

– Что ж, вольному – воля, спасенному – рай, – с горечью уронил Вадим и, не глядя на Риту, вышел из столовой. – И ничего тут не поделаешь – не стерпелось, не слюбилось! – меряя шагами гостиную, бормотал вполголоса Савелов. «…В мерзкую харю реальности надо смотреть прямо», – вспомнились ему слова Павла Толмачева. – Что ж, если смотреть прямо, то придется признать, что рано или поздно это все равно бы случилось. Все равно бы случилось! – Он скрипнул зубами, сел за стол и после минутного размышления склонился над листом бумаги.

Закончив писать, Савелов кинул в чемодан несколько фотографий из семейного альбома, затем подошел к шкафу и решительно облачился в мундир с Золотой Звездой. Когда он снова появился в столовой, то застал Риту в той же отрешенной позе, у плачущего осенним дождем окна. От любви и жалости к ней опять зашлось сердце. Вадим бережно развернул ее за плечи и кивнул на дверь в гостиную:

– Я там оставил согласие на развод. И еще… Хоть и не имею на то права, но я выдам тебе служебную тайну, потому что очень хочу, чтобы счастье не обошло тебя и Платошу стороной. Умные люди говорят, Маргошенька, что счастье хоть и редко, но все еще встречается на земле…