Проклятый наследник - Лаура Кнайдль

Олдрен разразился отрывистым смехом.

– Нет, не любишь. По крайней мере, не так, как я его люблю. – Фейри многозначительно уставился на нее, и взгляд его голубых глаз был настолько пронзителен, что она смогла разглядеть правду за его гневом и беспокойством. Как она могла не замечать этого раньше?

Она откинулась назад.

– Но если ты так любишь его, почему тогда ты здесь, а не с ним? Сегодня – нелегкий день для него.

– Я знаю это, но сначала я должен кое-что закончить.

– Что? – спросила Фрейя. В этот момент не было ничего важнее Кирана.

Фейри ответил не сразу, но повернулся к зашторенному окну. Он отодвинул занавеску в сторону и выглянул наружу, а затем отпустил ткань и выпрямился.

– Я увезу вас из города. Вы уедете сегодня же.

– Что?! – Фрейя в панике выпрямилась и отбросила занавеску. Быстрым взглядом она окинула окрестности, которые проплывали за окном. Карета как раз катила вверх по холму, с которого открывался прекрасный вид на город. Дома вокруг стояли на удалении друг от друга, их окружали обширные поля, а деревья, которые начинали встречаться все чаще, наводили на мысль о том, что карета приближается к Туманному лесу.

Фрейя отстранилась от окна и растерянно посмотрела на Олдрена:

– Что это?.. Коронация…

– Ты не будешь присутствовать на коронации, – прервал ее Олдрен. Он наклонился вперед, пошарил под сиденьем и вытащил что-то, что раньше Фрейя в сумраке кареты не замечала. Это была ее сумка. Как это могло быть? Должно быть, кто-то из дворцовых слуг спешно вынес сумку из комнаты девушки и положил в карету, в то время как Олдрен вел Фрейю и Ларкина через замок.

– Но… Киран пригласил меня, – пробормотала Фрейя.

В поисках поддержки она взглянула на Ларкина. Хранитель не шевельнулся, но скосил глаза и смотрел на Олдрена с настороженным видом, словно каждую секунду ожидал нападения.

Олдрен вздохнул:

– Я знаю. И он будет разочарован, когда узнает, что ты уже уехала, но это необходимо. Киран – Неблагой фейри. Он один из нас, и я не могу позволить, чтобы твое присутствие отравило его мысли воспоминаниями, которые заставят его сомневаться.

– В чем сомневаться?

– Ты это прекрасно знаешь, – сказал Олдрен. В этот момент фейри не казался ни счастливым, ни самодовольным. Советник выглядел встревоженным, как будто ему самому не нравилось то, что он собирался сделать. – Если он откажется не только от короны, но и от фейри, что тогда? Он должен будет следующие шестьсот лет прятаться в Смертной земле? Одинокий и покинутый всеми, когда ты умрешь лет в пятьдесят? Или он будет вынужден провести вечность с твоим другом-Хранителем?

– Я… – сердце Фрейи сжалось. Она хотела опровергнуть его слова, но не смогла ничего произнести. Принцесса знала, что Олдрен прав. Киран, может быть, все еще был близок ей, но он уже больше не принадлежал Тобрии. Даже если бы он захотел, принц не мог вернуться в человеческий мир, так же как и не хотел оставаться в Мелидриане. Однако то, что Фрейя осознавала это, не могло уничтожить разочарования и всеобъемлющей печали, которая проступила слезами на глазах девушки.

Побег. Фрейя еще не была готова. Девушка знала, что ее время в Нихалосе ограничено, но у нее оставался еще один день.

Один день, чтобы быть там ради Кирана.

День, чтобы забрать у него его страх.

День, чтобы показать и сказать ему, что он для нее значил.

День…

– Поворачивайте! – вдруг сказал Ларкин. Фрейя удивленно взглянула на него. Сквозь слезы, которые уже текли у нее по щекам, она могла видеть только размытые очертания Хранителя. Но ей не нужно было видеть гнев Ларкина, чтобы почувствовать его. Он изменил его ауру, словно темнота, спустившаяся на улицы города.

Олдрен покачал головой:

– Мы не станем этого делать.

– Поворачивайте! – повторил Ларкин еще раз, и его голос был сродни рычанию зверя. Мужчина подался вперед на сиденье, которое казалось слишком маленьким для его массивного тела. – Принцесса хочет присутствовать на коронации своего брата.

– Он не ее брат.

– На. Коронацию.

Терпение Ларкина рассыпалось, подобно тому, как рассохшаяся краска облетает со стен.

– Нет.

Челюсть Ларкина напряглась, и он положил руку на рукоятку кинжала, висевшего на мундире рядом с его мечом. Угроза была явной.

– Я могу тебя заставить.

Олдрен мрачно улыбнулся:

– Можешь попробовать.

– Как хочешь.

– Нет! – Фрейя схватила Ларкина за запястье, прежде чем он успел вытащить оружие. – Не надо!

Нахмурившись, мужчина посмотрел на пальцы принцессы, обхватившие его руку. Его мышцы расслабились под прикосновением девушки.

– Я думал, вы собираетесь на коронацию.

– Я хочу этого, но Олдрен прав. – Эти слова были словно яд для ее души, и Фрейя почувствовала, как одиночество, вытесненное последними днями из ее сердца, снова нашло туда дорогу. И все же это было неизбежно. – Киран принадлежит этому миру.

Складка между бровями Ларкина стала глубже.

– Мы не хотим похищать его, а только присутствовать на его коронации.

– Это больше, чем просто коронация. Речь идет о судьбе и всей будущей жизни Кирана.

Краем глаза Фрейя заметила, как Олдрен кивнул. Он давно понял это – и она теперь тоже. Дело было не в том, чего они хотели. Речь шла о том, что было самым лучшим для Кирана. В человеческом мире он будет блуждать и потеряет предписанный ему путь. Теперь они должны были помочь ему снова обрести свою дорогу, и она вела его на трон Неблагого Двора, а не Тобрии.

– Нихалос —

Он потерпел неудачу. Вновь. Правда, королева Зарина была мертва, ибо, как и предсказывала Валеска, ее комнаты едва охранялись. Все гвардейцы были направлены на защиту Кирана. Незаметно проскочить сквозь мужчин и женщин в северном флигеле замка было невозможно, но покои королевы были удивительно легкодоступны.

Это было на руку Валеске. Ее безжалостный план состоял в том, чтобы кончина королевы Зарины привела к отсрочке коронации на год. Валеска была уверена в том, что убитый горем принц обязательно перенесет церемонию на день следующего зимнего солнцестояния, а она сама получит больше времени, чтобы раз и навсегда избавиться от Кирана. Как оказалось, королева Благих недооценила принца и его желание стать королем.

Вины Вэйлина в этом не было, но это не помешало Валеске, не колеблясь, выплеснуть на полукровку все свое разочарование. Ранним утром, вскоре после восхода солнца, она в ярости ворвалась в «Сияющий Путь» и призвала его к ответу. Королева произносила слова не вслух, а шепотом, но каждое из них было режущим, как лезвие.