Побег - Кирилл Шелестов

— Да вы сядьте, — вкрадчиво посоветовал Тухватуллин. — А то на вас прямо лица нет.

Мне не нравилась его интонация, он мне вообще не нравился, но я послушно опустился в кресло, чтобы ненароком не упасть.

— А что это у вас за сумка? — неожиданно спросил майор.

— Какая сумка? — невольно вздрогнул я.

— Да вот, которую вы держите.

— Просто сумка, — ответил я, выдерживая его жалящий взгляд и стараясь, чтобы мой голос звучал небрежно.

— А что в ней? — не отступал майор.

— Не помню, — отрывисто сказал я. — Вещи, наверное.

— Давайте посмотрим, — предложил он.

Внутри меня все оборвалось. Он взял у меня сумку, аккуратно поставил на стол и расстегнул молнию. Края сумки разошлись и показались тугие пачки стодолларовых купюр, которыми она была набита до отказа. Одна пачка выпала наружу.

Сразу стало очень тихо. По гостиной прокатился вздох. Потрясенные полицейские сгрудились вокруг стола. Те, кто остались сзади, поднимались на цыпочки и тянули шеи.

— Да тут миллиарды! — ахнул кто-то.

Тухватуллин резко обернулся ко мне, и по торжествующему блеску его глаз я вдруг понял, что это и была западня. Что он знал про деньги, знал с самого начала, он шел за ними и вот наконец он брал меня с поличным.

— Отойдите от стола! Это все считать надо! — переполошилась мужеподобная сотрудница. — Каждую пачку!

И вновь потянулась мучительная процедура тройного пересчета.

— Один, два, три четыре, пять, шесть, семь, восемь, — бормотал Тухватуллин. — Сто сорок четыре тысячи.

Завороженные видом и шелестом новых купюр, полицейские не обращали на меня внимания. Я сидел в кресле и тер виски, чтобы унять головную боль. Я отлично представлял, что будет дальше. Сначала меня отвезут в налоговую полицию и задержат на двадцать четыре часа. Утром мне предъявят ордер на арест, и из клетки переведут в камеру, откуда я уже не выберусь до суда. Это значит, что я не выберусь раньше, чем через несколько лет, потому что вряд ли нас оправдают. Если честно, в эту минуту мне было почти все равно. Я смертельно устал. Единственное, чего мне хотелось, — это пить.

Наконец, я не выдержал, встал, прошел на кухню, открыл холодильник и жадно выпил полбутылки минеральной воды. Мне полегчало. Я выпил еще, ополоснул под краном горевшее лицо, и только тут до меня дошло, что я — один. Никому не было до меня дела, все возились с деньгами.

Я медленно и тихо подошел к двери, которая вела из кухни на задний двор. Никто меня не окликнул. Еще не до конца сознавая, что делаю, я осторожно открыл дверь и выскользнул наружу. Здесь никого не было: полицейские караулили у главного входа. Я быстро пересек двор и приблизился к высокому кирпичному забору с фигурными чугунными прутьями наверху. Свет из окон сюда не доставал, но забор освещался прожекторами.

Подпрыгнув, я ухватился за прутья, подтянулся и вскарабкался на забор. Стараясь не зацепиться одеждой за острые наконечники, я перелез через ограду и спустился с другой стороны. Здесь шла узкая проезжая дорога. В это время ночи на ней не было ни души.

Пригибаясь в темноте, я добежал до просеки и по ней выскочил наверх, на шоссе, соединявшее Уральск с Нижне-Уральском. В три часа утра шоссе было пустынно.

Повинуясь какому-то инстинкту, я, не раздумывая, двинулся к Нижне-Уральску. Почему-то я был уверен, что полицейские, когда спохватятся, ринутся искать меня в Уральске, в противоположном направлении. Чтобы не замерзнуть, я почти бежал, держась обочины.

Знали они про деньги или им просто повезло? Если знали, то откуда? Кто меня сдал? Виктор, Плохиш, Немтышкин? Ведь адвокат мог просто притворяться пьяным. А может, это сделал Косумов? Или Гоша, или кто-то из моей охраны? Черт, я никому не мог доверять, никому!

Показались огни фар. Я остановился и поднял руку. Автомобиль чуть сбросил газ, обогнул меня по широкой дуге, словно я был источником повышенной опасности и растворился в темноте. Еще две машины пронеслись мимо. Наконец, рядом затормозил «Камаз».

— Тебе куда? — крикнул мне из кабины молодой здоровенный водитель с кудрявыми соломенными волосами.

— До Нижне-Уральска подбросишь?

— А денег дашь?

— Сколько надо? — я не помнил, есть ли у меня что-то в кармане.

— Сколько не жалко!

— Поехали! — я залез в кабину.

— От жены, что ли сбежал? — покосился он на меня, когда мы тронулись.

— Почему от жены? — удивился я.

— Да я гляжу, ночью без пальто, без шапки, в одном пинджаке! И чешешь незнамо куда.

По его деревенскому озабоченному лицу было заметно, что он меня побаивается. Я подумал, что надо бы его успокоить.

— Наоборот, — принялся объяснять я, сочиняя на ходу. — Домой мчусь. У друга засиделся, а тут сосед звонит. Говорят, от жены только что какой-то мужик вышел. Я и выскочил, как ошпаренный, пальто забыл.

Мой рассказ звучал не очень правдоподобно, но с женской неверностью я попал в точку. Эта тема для дальнобойщиков — больная.

— Вот бабы — проститутки! — взорвался он привычным мужским припевом. — И чего им только не хватает? Ноги бы им оторвать за такие дела!

Он продолжал ругаться, а я откинулся на сиденье. В кабине попахивало бензином и луком. Это был запах моей свободы. Громоздкая, неповоротливая машина уносила меня из засады.

Куда я бежал? Что собирался делать дальше? Я не имел ни малейшего представления.

В свое время в секцию бокса мне приходилось добираться после школьных занятий через весь город на автобусе. Тренер требовал, чтобы в транспорте я не терял попусту время, а, закрыв глаза, воображал бои и отрабатывал свои движения. Он называл это визуальной тренировкой.

Я прикрыл веки и поставил перед собой Тухватуллина. Тухватуллин держался самонадеянно и нетерпеливо прыгал на кривых ногах. Я пару раз выбросил вперед левую, достал его джебом, уклонился вправо и провел классическую двойку: правой — в голову, левой — по печени. Скрючившись, он сел.

«А за фотографию ты получишь отдельно!» — мысленно пообещал я ему, ничуть не смягченный.

Следующим шел Либерман. С этим прямые удары не проходили, и я избрал другую тактику: приближался с нырками и уклонами, врывался в ближний бой, пробивал подряд несколько крюков и апперкотов и тут же отскакивал. С Либерманом нельзя было застаиваться: слишком легко было нарваться на встречный удар. Он бил жестко, без подготовки.

Лихачева я оставил напоследок. Он был в их команде главным палачом-нокаутером. Это он натравил на меня майора. Он велел разграбить и опоганить мой дом. Он забрал мои деньги. Он выписал ордер на мой арест и объявил меня вне закона. С ним был особый разговор. Его я собирался казнить.

«Ну что, не поймал меня, товарищ генерал? — осведомился я, танцуя вокруг него по рингу и чувствительно прикармливая по корпусу. — Как же ты так оплошал? Вот он, я, гляди, живой и невредимый! Не ждал? Покажи, что ты умеешь! Лови! Еще лови! Нравится? А теперь — левый, боковой в голову! Получи, товарищ генерал! Русские не сдаются!»