Аксенов Василий - Василий Павлович Аксенов

У полковника все конечности задергались.

— Не хочешь ли ты сказать, Егор-голуба, что проклятый это Зеро-Зет окончательно вышел из-под контроля?

— Вот именно это я и хотел сказать, гребать-их-всех-за-пазyxy, — сказал генерал.

Чекисты пожали друг другу локти и глубоко заглянули в глаза. В соответствии с заветами основателя тайного братства, монаха-расстриги польского происхождения, в трудные моменты истории они начинали «к товарищу милеть людскою лаской», а к врагу оборачиваться «железа тверже». Этот превосходный моральный кодекс все же иной раз затуманивался разными сложностями — как бы не пропустить тот момент, за которым друг превращается во врага.

— К сожалению, — продолжал генерал-шеф, — я не могу выключить эту штуку без соответствующих инструкций Хранилища. Я даже не могу и распознать ее. На все мои обращения Зepo-Зет отвечает с наглым вызовом, а Хранилище явно не торопится уничтожить своего блудного сукина сына. Значит, единственное, что нам остается, на тот случай, если гнусная штука зайдет слишком далеко, это действовать на свой страх и риск, а именно взорвать разгребанное Яйцо во время одного из их разгребанных сборищ.

Полковник Черночернов чуть не впал в столбняк. Яйцо, вместилище передовых идей, игровая площадка столь дивно очерченных индивидуумов! Подобно многим людям своей профессии, он был немного влюблен в объект исследования.

Генерал потрепал его по колену и предложил стакан водки, как будто это он был здесь хозяином, а не Черночернов.

— Спасибо, Егор-голуба, — промямлил полковник. — Водка это то, что мне сейчас нужно, чтобы переварить твою ошеломляющую идею.

Генерал прекрасно знал, где находится водка в этом доме. Он быстро выставил полгаллона «Смирновской», два стакана и круг польской колбасы на обрывке эмигрантской газеты «Новое Русское слово». Потом сказал товарищу по оружию:

— Надеюсь, Дотти, ты не видишь во мне старорежимного ублюдка-головореза. Я человек Перестройки, и я не прячу ни от кого, что Достоевский оказал на меня глубокое влияние. Не менее других, ни на йоту менее, я верю, что нельзя пожертвовать ни единой слезинкой маленькой девочки ради счастья человечества, но… ох уж эти подлые «но»… бывают в истории моменты, когда надо реально видеть неизбежность некоторых событий, иначе все слезинки испарятся совместно со всеми моральными дилеммами, в том числе и со «слезников маленькой девочки»! Давай выпьем, Федот-голуба!

Как обычно, слова генерала нашли тропу к сердцу полковника. Он поднял сосуд недрогнувшей рукой. Егоров покосился на него.

— Я знаю, Дотти, ты любишь эту птичку, — он указал на Российского имперского двуглавого орла на этикетке «Смирновской», — и я уважаю твои непоколебимые убеждения, кореш, хоть я сам и ценю гораздо больше либеральное содержимое этой бутылки.

Они опрокинули упомянутое содержимое. Полный стакан залпом, дух Великой России жив и невредим!

— Ты еще не пришел к окончательному решению по Яйцу, Егор-голуба?

— Пока что нет, Федот-голуба. Позволь тебе напомнить, что мы все еще в процессе охоты за нашим национальным сокровищем, и, поскольку кто-то еще явно выказывает к нему свой интерес, мы должны постараться, чтобы не захапали его чужие равнодушные руки. Так что, пока не поздно, бери своего тяжеловеса и извлекай из Яйца все данные по ФД — КМ, все дискеты и оригинал также. Как только покончим с этой надуманной проблемой, у нас будут руки развязаны для более серьезного дела.

Они употребили еще два стакана. Либерализм рос.

— Тебе никогда не приходило в голову, Егор-голуба, что три чахлых латинских Эл, L если их соединить, вместе образуют наше могучее русское Ща?

Либеральный генерал-шеф-повар смутно улыбнулся.

— Я знаю, что у тебя на уме, паря. Авианосец «Кащей Бессмертный» уже на плаву. Позволь мне сказать тебе одну более-менее важную вещь. Меня давно уже тошнит от их разгребанного коммунизма…

Полковник испустил радостный визг. «И меня тоже!» — и тут же сморщился, как будто пронзенный историческим штыком Октябрьской латышской стражи. Неся величественно пыхтящий самовар, в комнату вступала хранительница марксистско-ленинских традиций. В коммунистической общине Вашингтона, дистрикт Колумбия, эта бесплодная женщина-пехотинец считалась воплощением высшей партийности. Циничные и насмешливые вьюноши из посольской волейбольной команды даже прозвали ее Абсолютом на манер старой Большухи Елены Стасовой, но потом, узнав, что Абсолютом также называется превосходная шведская водка, решили, что это слишком получается лестно для клячи.

— Подонки, — пробормотала Марта Арвидовна Черночернова (урожденная Нельше), — наше правительство считает вас рыцарями без страха и упрека, а вы грязните партию своим киряньем монархической бузы из этих гигантских бутылок, болтаете грязный вздор о Кащее Бессмертном и коммунизме! Ты, Федот, что не мычит — не телится уже столько пятилеток, и ты, Егор, весь пропахший аджикой, этим отвратительным афродизьяком от тех кавказских взяточников и взяткодателей, если бы вы только знали, как я вас обоих ненавижу!

Зловещее молчание воцарилось в комнате на несколько минут. Груди Марты трепетали, ее лицо наливалось неудержимой яростью.

— Ленинское учение непобедимо, потому что оно верно! — прошептала она наконец и швырнула самовар, этот проклятый жупел великодержавного шовинизма, в своих двух мужчин.

МОМЕНТ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

Вскоре после завершения странного эпизода с кипящим самоваром спецагенту Джиму Доллархайду как раз случилось небрежно пройтись по Висконсин-авеню мимо советского квартирного блока. По стечению обстоятельств он приметил как раз двух друзей, посольского шеф-повара и советника по садовым культурам, выходящих из здания, лица их были красны, костюмы влажны. «Хотел бы я знать, кто из них этот неуловимый Пончик? Впрочем, так или иначе, оба парня, выглядят довольно симпатично, хоть малость и дымятся», — так подумал наш «йаппи», молодой городской профессионал. В руках у Джима в этот момент был пакет с некоторыми лакомыми кусочками, составными йаппиевской питательной системы, а именно: салат из латука и тунца, пара крупнопомолотых булочек, кувшинчик с ореховым тофу-желе и флакончик с порошком шпанской мухи. Естественно, он мечтал поделиться всеми этими прелестями с новым своим объектом обожания, Урсулой Усрис.

Джим вообще-то был на вершине блаженства. Позавчера вдруг фортуна, вопреки всем ожиданиям, ему улыбнулась. Глухой ночью вдруг звонок из Лас-Вегаса. Мамочка и дядя Роджер хохотали, как сумасшедшие. Неисправимые представители пятидесятых, они только что сорвали банк, гигантский выигрыш в казино отеля «Цезарь». Эй, киддо, скоро получишь наш сувенирчик! Сувенирчик оказался не чем иным, как новеньким красным «Порше-Тарга». А что вы хотите сказать этой машиной, Джим, — спросил старший агент д’Аваланш. Трио Эплуайт, Элле и Макфин повторило вопрос бровями, усами, бакенбардами и родинками. Красивое чудовище, вздохнул доктор Хоб. Джим понял, что его дни в составе Бюро сочтены.

Ну так что, думал он, подъезжая к тротуару возле Кондо дель Мондо. С такой машиной и с таким другом, как Урси, я смогу легко свернуть