Желтоглазые крокодилы - Катрин Панколь

Он протянул к ней руку, погладил ее по щеке и, перегнувшись через стол, нежно поцеловал.

— Ох, Лука! — простонала Жозефина.

Он прошептал, касаясь губами ее губ:

— Если бы вы знали, какое счастье было встретить вас! Говорить с вами, идти рядом с вами, водить вас в кино, и никогда вы ничего не просили, никогда не пытались как-то надавить на меня… Я чувствовал себя так, будто это я изобрел само слово «роман».

— Потому что обычно женщины виснут на вас?

— Потому что обычно они торопливые и жадные… Я люблю неторопливо присматриваться, люблю мечтать, представлять, что может произойти — вот такой я медлительный человек. И к тому же на заднем плане всегда маячит Витторио.

— Они принимают вас за него?

— Иногда. И когда я говорю, что это не я, это мой брат-близнец, они спрашивают, а какой он, твой брат, познакомишь, а могу я тоже сниматься? А вы совсем из другого круга, вы не имеете отношения к этому миру, вы ни о чем не спрашиваете. Вы чудное виденье…

— Что-то вроде Бернардетты Субиру?

Он улыбнулся и вновь принялся целовать ее.

Дверь бистро открылась. Порыв ледяного ветра ворвался в зал. Жозефина вздрогнула. Лука встал, накинул на плечи Жозефины свое пальто, набросил капюшон ей на голову и заявил:

— Вот теперь вы точно похожи на Бернардетту Субиру…

— Помнишь, я говорила, что жизнь — как партнер по танцу. Что надо воспринимать ее дружелюбно, танцевать с ней, давать, давать не скупясь, и она воздаст тебе… Надо держать себя в руках, работать над собой, признавать свои ошибки и исправлять их, двигаться вперед… И она подхватит твой танец. Начнет танцевать с тобой. Лука вернулся, Лука говорил со мной. Лука любит меня, Ширли…

Они сидели на бортике бассейна у дома Ширли. Дома на острове Мюстик. Великолепный дом, просторный, современный. Белые кубы со стеклянными стенами, ультрасовременная архитектура невероятной изысканности. Окаймляющий террасу бассейн с видом на море. «Тут любая комната больше моей квартиры», — думала Жозефина, когда вставала утром с гигантской кровати, застеленной шелковыми простынями, и шла завтракать в столовую, откуда море казалось таким лазурным, что дух захватывало.

— Ты, пожалуй, скоро убедишь меня, Жозефина. Тоже начну со звездами разговаривать…

Ширли опустила руку в голубоватую воду бассейна. Дети спали: Гортензия, Зоэ, Гэри и Александр, которого Жозефина тоже взяла с собой. Ирис вернулась из Нью-Йорка удрученная и мрачная. Она целыми днями сидела, запершись в своем кабинете. Жозефина не знала, что произошло в Нью-Йорке. Филипп ничего ей не рассказал. Он только раз позвонил и спросил, не может ли она взять Александра на рождественские каникулы. Жозефина ничего не стала спрашивать. У нее было странное ощущение, что это ее совсем не касается. Ирис как-то отдалилась от нее. И она отдалилась от Ирис. Как будто кто-то разрезал надвое фотографию, где они вместе, и спрятал половинки по разным углам.

Она взглянула на фасад дома: громадная застекленная гостиная выходила на открытую террасу, рядом с которой они сидели. Там, внутри, белые диваны, белые ковры, низкие журнальные столики, картины на стенах. Спокойная, утонченная роскошь.

— И как ты могла жить в Курбевуа?

— Я была счастлива в Курбевуа… Там все по-другому. Для меня это была новая жизнь, а я привыкла все менять, сколько уж раз приходилось мне это делать!

Она откинула голову, закрыла глаза. Жозефина замолчала. Ширли потом все расскажет, когда сама захочет. Пусть пока хранит свой секрет.

— Хочешь, пойдем сегодня после обеда смотреть маленьких рыбок под водой? — спросила Ширли, открыв глаза.

— А что, давай. Должно быть, это красиво…

— Наденем маски, будем плавать и любоваться… Я знаю названия всех рыб. Попрошу Мигеля подготовить лодку.

Ширли жестом подозвала стоящего неподалеку мужчину и по-английски попросила его приготовить лодку и проследить, чтобы масок и трубок хватило на всех. Мужчина поклонился и ушел. «Она, наверное, сюда ездила на каникулы, когда говорила, что отправляется в Шотландию», — подумала Жозефина.

Дни летели легко и весело. Зоэ и Александр не вылезали из воды. Они превратились в маленьких золотистых рыбок. Гортензия жарилась на солнышке возле бассейна, листая журналы, которые брала со столиков в гостиной. Жозефина как-то искала аспирин и нашла в ее вещах упаковку противозачаточных таблеток, но ничего ей не сказала. Сама расскажет, когда захочет. Она доверяла дочери и не хотела больше ссориться. Гортензия тоже не нападала не нее. Правда, нежной и любящей так и не стала…

Новый год они отмечали на террасе. В бархатной тиши звездной ночи. Ширли положила в каждую тарелку подарок. Жозефина открыла свой пакет и обнаружила браслет «Картье». Гортензия и Зоэ тоже получили по браслету. У Александра и Гэри в тарелках оказались новейшие навороченные мобильники. «Так ты сможешь посылать мне фотографии и мейлы, когда мы разлучимся», — прошептала Ширли на ухо сыну, когда он поцеловал ее и поблагодарил. Ему пришлось нагнуться для поцелуя. С какой же любовью они смотрели друг на друга!

В соседнем доме тоже праздновали. Гэри и Гортензия попросили отпустить их туда в гости. Ширли, переглянувшись с Жозефиной, дала разрешение, и они убежали, на ходу дожевывая праздничный пирог. Зоэ отправилась спать, захватив с собой изрядный кусок. Александр последовал за ней.

Ширли взяла бутылку шампанского и предложила Жозефине спуститься на маленький частный пляж перед домом. Они расположились в гамаках, глядя на звездное небо. И вот, отхлебнув из фужера и запахнув парео на длинных ногах, Ширли начала свой рассказ.

— Знаешь историю королевы Виктории, Жози?

— Бабушка всея Европы, которая всех своих детей и внуков внедрила в разные королевские семьи и которая правила пятьдесят лет?

— Она самая…

Ширли выдержала паузу, посмотрела на звезды.

— У Виктории в жизни были две страсти: Альберт, которого все знают, и Джон…

— Джон?

— Джон… Джон Браун. Шотландец, слуга. Обожаемый ею король Альберт умер в декабре тысяча восемьсот шестьдесят первого, они прожили вместе двадцать один год. Виктории было тогда сорок два, а младшему из ее девяти детей исполнилось четыре. При этом она уже была бабушкой. Полненькая маленькая женщина со сволочным характером. Профессия королевы, которой она овладела в совершенстве, надоела ей до чертиков. Она любила простые вещи: собак, лошадей, деревню, пикники… Любила крестьян, любила свои замки, любила пить чай в четыре часа, играть в карты и отдыхать в тени огромного дуба. После смерти Альберта Виктория почувствовала себя очень одинокой. Альберт всегда был при ней, всегда мог дать ей совет, помочь, даже побранить, если нужно! Именно Альберт говорил ей, как вести себя, как поступать. Она не умела жить одна. Джон Браун оказался рядом, верный, услужливый. И вскоре Виктория уже не могла обходиться без него. Он повсюду следовал за ней, ухаживал, оберегал ее, лечил, даже один раз предотвратил покушение! Я нашла письма, где она рассказывает о нем. Она писала: «Он необыкновенный, он на все готов ради меня. Он одновременно и мой слуга, и мой паж, и даже, я бы сказала, моя горничная, настолько внимательно следит он за моими шубами и шалями. Это он всегда ведет моего пони, помогает мне, когда нужно куда-то поехать. Думаю, что никогда у меня не было такого внимательного, усердного и верного слуги». Она так трогательно говорила о нем! Как маленькая девочка. Джону Брауну было тогда тридцать шесть лет. Косматая борода и ранимая душа. Он весьма средне говорил по-английски и не отличался изяществом манер. Их близость стала заметна, и разразился скандал. Викторию называли не иначе, как «миссис Браун». Говорили, что она потеряла голову, обезумела, и окрестили их отношения «Скандалом Брауна». Газеты писали: «Шотландец следит за ней глазами Альберта». Потому что мало-помалу Джон начал злоупотреблять своим положением. Даже стоял рядом с королевой на официальных церемониях. Он стал насущно необходимым и незаменимым, она шагу не могла без него ступить. Она сделала его эсквайром — это самое низкое дворянское звание, купила ему дома, которые обставила с королевской роскошью, и называла при всех «сокровище моего сердца». Слуги находили записочки, которые она отправляла ему «I can’t live without you. Your loving one».[67]Народ возмущался.