Время прощать - Джон Гришэм

В качестве «подпорки» Джейк держал в руке блокнот, но не заглядывал в него – не было необходимости.

– Итак, повторюсь: не ваше дело раздавать его деньги, решать кто, что и сколько должен получить. Ваша задача – определить, понимал ли Сет, что делает. На юридическом языке это называется «завещательной правоспособностью». Чтобы завещание имело юридическую силу – написано ли оно от руки на обратной стороне магазинного пакета или отпечатано пятью секретаршами в крупной адвокатской конторе в присутствии государственного нотариуса, – оно должно обладать завещательной правоспособностью. Этот правовой термин несложен для понимания. Он означает, что в момент написания завещания человек отдавал себе отчет в том, что делает. И Сет Хаббард, дамы и господа, прекрасно отдавал себе отчет в том, что делал. Он не был сумасшедшим. Он не страдал никакими маниями. Он не находился под действием обезболивающих или каких-либо иных препаратов. Он пребывал в таком же здравом уме и твердой памяти, как все вы, двенадцать человек, сидящих здесь.

Джейк расхаживал вдоль ложи присяжных, глядя в глаза каждому из них, говорил медленно и спокойно, словно они сидели в его гостиной и обсуждали свои любимые фильмы. Но каждое его слово было где-то записано. Каждая фраза отрепетирована. Каждая пауза рассчитана. Хронометраж, модуляции, ритм – все вызубрено наизусть, доведено почти до совершенства.

– Кто-то возразит: мол, человек в здравом уме не может сознательно лишить себя жизни. Только ненормальный способен убить себя, так? Не всегда. И не обязательно. Ожидается, что вы, как присяжные, будете полагаться на собственный жизненный опыт. Вероятно, вы знали кого-то, это мог быть ваш близкий друг или даже член семьи, кто дошел до конца пути и сам выбрал свой последний шаг. Был ли этот человек сумасшедшим? Возможно. Но возможно, и нет. Сет безусловно не был сумасшедшим. Он точно знал, что делает. Он в течение года боролся с раком легких, прошел несколько курсов химиотерапии и облучения. Все впустую, опухоль опутала его метастазами до ребер и позвоночника. Он испытывал невыносимую боль. Во время последнего визита к врачу тот отмерил ему максимум месяц жизни. Когда вы прочтете то, что он написал за день до смерти, у вас отпадут все сомнения в том, что Сет Хаббард полностью контролировал собственную жизнь.

Первые пять минут прошли, и он не упустил ни единого слова. Впереди было еще пять, самых трудных и напряженных.

– А теперь, дамы и господа, неприятная часть всей этой истории, из-за которой мы здесь, собственно, и оказались. У Сета Хаббарда остались сын, дочь и четверо внуков. По завещанию он не оставил им ничего. Словами простыми и ясными, хотя читать их больно, он определенно исключил членов своей семьи из числа наследников. Напрашивается вопрос – почему? В человеческой природе интересоваться: почему человек поступил так, а не иначе? Однако вы не вправе задавать этот вопрос. Сет сделал то, что сделал, по причинам, ведомым лишь ему. Повторю: деньги заработал он, и принадлежат они только ему. Он мог отдать все до последнего пенни Красному Кресту, или какому-нибудь лицемерному телепроповеднику, или коммунистической партии. Это его личное дело – не ваше, не мое, не суда.

Даже самые занятые судебные адвокаты лишь малую часть рабочего времени проводили перед присяжными. Эти моменты были редки, и Джейк наслаждался ими. Он был актером на сцене, произносил монолог, им же написанный, обращался с мудрым словом к аудитории, им самим подобранной. Его сердце билось учащенно, живот сводило, колени делались ватными, но он твердо контролировал внутреннее волнение и внешне совершенно спокойно обращал речь к своим новым друзьям.

– Вместо того, – продолжал Джейк, – чтобы оставить свои деньги детям и внукам, Сет завещал пять процентов наследства церкви, пять процентов – давно исчезнувшему брату, а остальные девяносто – женщине по имени Летти Лэнг. Миз Лэнг сидит здесь, между мной и мистером Ланди. Она работала у Сета Хаббарда домохозяйкой, поварихой и порой сиделкой. И снова напрашивается вопрос – почему? Почему Сет отлучил от наследства семью и оставил почти все женщине, которую знал так недолго? Поверьте, дамы и господа, это самый сложный вопрос, с каким я когда-либо сталкивался как адвокат. Его задавал я, его задавали другие адвокаты, члены семьи Хаббард, сама Летти Лэнг, друзья и соседи, практически все жители округа, слышавшие эту историю. Почему? Правда состоит в том, что мы этого никогда не узнаем. Это знал только Сет, но его больше нет с нами. И еще правда в том, друзья, что это не наше дело. Мы – адвокаты, судья, вы, присяжные, – не должны думать о том, почему Сет сделал то, что сделал. Ваша задача, как я уже сказал, решить только один важный вопрос, и вопрос этот таков: в момент, когда Сет выражал свою последнюю волю, мыслил ли он здраво и понимал ли, что делает? Да, он мыслил здраво и все понимал. Доказательства будут четкими и убедительными.

Джейк сделал паузу, вернулся к столу, взял стакан с водой и быстро отпил глоток, одновременно окинув взглядом переполненный зал. Со второго ряда ему незаметно кивнул Гарри Рекс: пока, мол, вы все делаете правильно, вам удалось завладеть их вниманием, закругляйтесь.

Джейк вернулся на подиум, заглянул в свои записи и продолжил:

– Учитывая количество денег, замешанных в деле, можно с уверенностью предположить: нас ожидает несколько весьма накаленных дней. Семья Сета Хаббарда опротестовывает рукописное завещание, и их нельзя за это винить. Они искренне верят, что деньги должны достаться им, и наняли кучу отличных адвокатов, чтобы оспорить завещание. Они утверждают, будто Сет не обладал завещательной правоспособностью. Они утверждают, будто сознание его было замутнено. Они утверждают, будто он находился под недолжным влиянием Летти Лэнг. Юридический термин «недолжное влияние» будет ключевым в этом деле. Нас попробуют убедить, что Летти Лэнг воспользовалась своим положением, чтобы сблизиться с Сетом Хаббардом. Близость может означать многое. Она ухаживала за тяжело больным Сетом, иногда мыла его, меняла ему белье, убирала за ним, делала все, что положено делать сиделке в столь деликатной и тяжкой ситуации. Сет был умирающим стариком, страдавшим от смертельной болезни, которая лишала его сил, делала немощным.

Обернувшись, Джейк посмотрел на Уэйда Ланье и скопище адвокатов за противоположным столом.

– Они многое подразумевают, дамы и господа, но ничего не могут доказать. Между Сетом Хаббардом и Летти Лэнг не было физической близости. У моих оппонентов имеются лишь намеки, предположения и инсинуации, но никаких доказательств, потому что на самом деле ничего не было.

Джейк швырнул блокнот на стол и перешел к финалу:

– Будет масса свидетелей, но процесс закончится быстро. Как и в любом процессе, вероятно, возникнут моменты, сбивающие с толку. Их часто создают сами адвокаты. Не давайте увести вас в сторону. Помните, дамы и господа: не ваше дело раздавать деньги Сета Хаббарда. Ваше дело – определить, понимал ли он, что делает, когда писал свое последнее завещание. Ни больше ни меньше. Благодарю вас.

Под железным руководством судьи Этли протестующая сторона согласилась объединить вступительные и заключительные речи и доверить их произнесение Уэйду Ланье. Тот, в мятом блейзере, слишком коротком галстуке и неряшливо заправленной рубашке, проследовал на подиум. Скудные кустики волос у него над ушами торчали в разные стороны. Он производил впечатление растяпы, который способен просто забыть завтра прийти на заседание. Но все это было сознательной игрой, призванной ввести присяжных в заблуждение. Джейку ли не знать этого…