Галактический Консул - Евгений Филенко

— Не надо цитировать Анастасьева! — запротестовала Джемма. — Особенно за столом.

— Что вы можете мне возразить, господин Кратов? — тоном ниже осведомился Магнус, налегая брюхом на блюдо с шашлыком.

— Только одно, — спокойно ответил тот. — Всякие плоскости пересекаются. Кроме параллельных, разумеется. Да и это лишь вопрос выбора метрики и системы координат.

— Неубедительно! — фыркнул Мессершмидт.

— А вы и не хотите, чтобы я вас убедил…

Без какого-либо перехода разговор перешел на поэзию.

— Ненавижу современных поэтов! — шумел Магнус. — Всякий, кто овладел грамотой и дорвался до паршивенького мемографа, уже мнит себя стихотворцем и лезет самовыражаться…

— Да много ли вы читали современных поэтов? — ощетинилась Марси.

— Изрядно, дитя мое! Ну вот хотя бы это. — Мессершмидт завел очи и с выражением продекламировал:

Лежу в луже.

Ложе — нет лучше…

— По-моему, прекрасно, — сказала Джемма. — Точно передано мироощущение свиньи.

— Мне тоже приходилось отдыхать в грязевых ваннах, — сказал Кратов. И спал как убитый. Особенно после семидесяти часов непрерывного бодрствования.

— Отнюдь не разделяю вашей снисходительности, — проговорил Мессершмидт. — Зачем поэту исследовать мироощущение свиньи? Или он сам свинья, или все мы живем в хлеву!

— Ну, если рассматривать экологическое состояние Земли в целом, задумчиво произнес Грант, — то достаточно близко к этому…

— Вы даже не уловили ритмомелодики! — рассердилась Марси. — Это же миниатюрный шедевр аллитерации! Прочтите дальше, и все станет понятно. «Букет букв — буклет бука»…

— Бред брюха, — сказал Магнус. — Не желаю.

— Брат-плоддер, прикончи этот нескладный спор какой-нибудь цитатой, попросил Грант. — Если ты не изменил еще своим пристрастиям.

— Не пойму, чем это вызвано, — сказал Кратов. — Но из головы не идут эти строки:

Стремнина

персиковых лепестков,

Летящих с обрыва

в ущелье теней.

Лишь здесь — небеса,

и земля — только здесь,

А не среди

людей…[17]

— Что тут непонятного, — проворчал Магнус. — Все так и есть, поглядите по сторонам. У нас в долине разве жизнь?..

На небеса стремительно накатывало крыло ночной мглы. Зубцы горного кряжа ясно выделялись на пронзительно-желтом фоне заката. Прохладными волнами набегал ветерок. Грант послал старшего сына, кратовского тезку, за гитарой. Прикрыв глаза, он просто перебирал струны — без связной мелодии, без пения. На столе остались лишь вино и зелень. Мессершмидт перебрался поближе к Кратову, прилег ему на плечо и тихонько жаловался:

— Вот и вы не принимаете меня всерьез, лишь обижаетесь… или посмеиваетесь втихомолку. Дескать, чудак этот толстый Магнус, если не сказать хуже! А я фашист, самый настоящий… одна фамилия чего стоит… и мне страшно подумать, во что вы превратите этот мир после того, как я умру и некому будет его защитить…

— Бросьте, Магнус, — утешил его Кратов. — Ну какой вы фашист? Разве фашист мог бы любить такую женщину, как Авене?

— Мог бы, — убежденно заявил Мессершмидт. — Мою Авене всякий был бы рад полюбить. А вы просто не знакомы с нашей философией, Анастасьева не читали, он для вас все равно что смоляной факел в одно место. Побывали бы вы хотя бы однажды на нашем слете. Это так красиво! Огни, черно-красные повязки на рукавах, черные рубашки с белыми галстуками… И до слез жаль, что вы не с нами, вы мне так нравитесь, слово чести!..

И Магнус растроганно прослезился у Кратова на плече.

Авене отняла у Гранта гитару и запела на своем странном языке такую же странную песню, сверкая в сумерках выпуклыми белками глаз и крупными ровными зубами, используя не столько струны старинного инструмента, сколько его корпус вместо барабана. Магнус отнял мокрую щеку от кратовского плеча, поглядел на подругу и прослезился вторично.

— Вы не поверите, Кратов, — сказал он. — Какая это женщина! Как я счастлив, что она есть!..

Джемма загнала детей в дом и вышла оттуда переодетая в легкий шелковый халат. Через плечо у нее было переброшено полотенце.

— Я иду на реку, — сказала она. — У нас тут своя горная река. Из самых чистых снегов.

— И очень холодная! — прибавил Грант. — Подлинное испытание воли.

— Я желаю испытать волю, — объявил Мессершмидт. — Чтобы все поверили, что я настоящий фашист!

— И я, — сказала Марси. — Никогда не купалась в настоящей горной реке. Пойдем, Кратов!

— Идите, — сказал тот. — А я побуду один. Кто-то должен охранять дом.

Держась за руки, чтобы не оступиться в темноте, все двинулись по узкой тропинке сквозь терновник. Голоса их становились приглушенными, размытыми. Спустя какое-то время издали донесся чей-то восторженный визг.

Кратов подошел к изгороди, оперся о нее — хворост подозрительно затрещал под ним. Над черными силуэтами гор, заливая их синим светом, висела полная луна. Звезды казались близкими, колючими, как ледышки, и такими же холодными. Все это небесное воинство глядело на одинокого человека пристально и с укоризной. «Ну и на здоровье, — благодушно подумал Кратов. Он испытывал необычайное, почти забытое чувство умиротворения. Не стану я нынче заниматься мемуарами. И вообще ни о чем не стану думать. Я на своей планете и хочу заниматься тем, что мне больше нравится. А в данный момент мне нравится стоять вот здесь, мерзнуть и ни о чем не вспоминать».

До его слуха донеслось натужное сопение. Кратов рассеянно обернулся. В десятке шагов от него некрупный снежный человек, бесформенной кучей примостившись в закутке двора, справлял нужду. Красные глазки его светились в ночи, будто два уголька.

— Ты, скотина, — сказал Кратов, брезгливо хмурясь.

Снежный человек глухо заворчал, но своего паскудного занятия не прервал.

— Думаешь, коли человечество тебя опекает, так все позволено? зловеще спросил Кратов.

Решительной походкой — при этом его слегка покачивало, — он направился к пакостнику. Тот вскинулся на дыбы и угрожающе взмахнул могучей волосатой дланью. Кратов ловко увернулся, перехватил лапу и завел ее за спину до самого затылка. Пыхтя и взревывая, снежный человек попытался освободиться. От него разило прелым волосом и застарелым звериным навозом. Под рыжей шкурой загуляли мышцы, лапа налилась железом. Кратов тоже приналег. Свободной рукой перехватил ночного гостя за мясистый загривок и, поднапрягшись, несколько раз ткнул его мордой в содеянное.

— Не ходи сюда, — приговаривал он. — Не гадь и впредь не греши.

Снежный человек покорно снес унижение и даже прекратил борьбу. Должно быть, он давно был готов к расплате за свое вредительство. Либо же вообще не считал происходящее чем-то оскорбительным… Кратов отпустил его и на всякий случай изготовился отразить возможную контратаку. Но мохнатый злыдень проворно метнулся прочь. Ловко, даже не опираясь лапами, перескочил через плетень и сгинул во тьме. «Не напугал бы женщин», запоздало подумал Кратов, переводя дух.