Новое индустриальное общество - Джон Кеннет Гэлбрейт

Он обнаружил совершенно новый механизм управления корпорацией. То, что акционеры отдали власть менеджерам, было показано еще в 30-е гг. Гэлбрейт же развил теорию революции управляющих и сформулировал странный, на первый взгляд, тезис: даже не высший менеджмент правит там бал, а техноструктура в целом.

Техноструктура — это все квалифицированные специалисты корпорации сверху донизу. Все, кто обладает каким-то знанием, не имеющимся ни у начальника, ни у коллеги из соседнего отдела.

Современное производство настолько сложно, что никто не способен охватить его целиком в своем сознании. Следовательно, любые решения готовятся и даже фактически принимаются специалистами низшего или среднего уровня. Высший менеджмент лишь утверждает их. А если не утверждает данный конкретный проект, то все равно рано или поздно вынужден соглашаться с альтернативным проектом, подготовленным другой частью техноструктуры. Таким образом, управление в любом случае оказывается процессом коллегиальным.

Раньше на общество практически всегда смотрели как на иерархическую структуру. Грубо говоря, по принципу «я — начальник, ты — дурак». Теперь же оказалось, что мир второй половины ХХ столетия строится по принципу «дураков нет и все — начальники». Впоследствии, в 80-х гг., блестящий американский ученый Элвин Тоффлер в своих «Метаморфозах власти» проанализировал с подобных позиций уже все общество, а не только крупную корпорацию.

Сразу после завершения «Нового индустриального общества» Гэлбрейт включился в борьбу против вьетнамской войны. А затем написал еще один роман, в котором, правда, любовные сцены были похожи на отчет о научных опытах. Автор вычеркнул из романа все эти сцены, а заодно и все женские персонажи. Стало гораздо лучше.

На рубеже 60-70-х гг. он достиг пика своей творческой карьеры. Его книги вне зависимости от жанра расхватывались как горячие пирожки и переводились на иностранные языки. Даже в СССР «Новое индустриальное общество» издали спустя всего лишь два года после появления книги в США. Ничего подобного в отношении «апологетов капитализма» у нас не было ни до ни после.

Любовь коммунистических властей к Гэлбрейту была не случайной. Несмотря на все объективное значение его теории, он оставался левым реформатором и постоянно думал о том, как бы вернуть радикальный запал рузвельтовских времен.

От политизированности явно страдала наука. В частности, рассуждения Гэлбрейта о родственной природе крупных предприятий в США и СССР явно не выдержали проверки временем. Никакой обещанной им конвергенции не произошло. Советская экономика рухнула, показав, что техноструктура — техноструктурой, но важность рыночного регулирования в новом индустриальном обществе никуда не исчезает.

Не лучшим образом выглядел на фоне реальных экономических процессов и труд «Экономические теории и цели общества». В нем Гэлбрейт предложил развернутую программу реформ, направленных на усиление государственного регулирования. Однако как раз тогда, когда книга вышла в свет, начался экономический кризис, после которого в мире стали популярны уже либеральные теории дерегулирования.

Идея реформ у Гэлбрейта основывалась на том, что крупная корпорация, ведомая техноструктурой, фактически контролирует рынок. А потому странно было бы ожидать от рыночных сил, столь любимых либералами, что они обеспечат стихийное регулирование. Следовательно, требуется вмешательство государства.

Описание предлагаемых реформ занимает почти половину книги. В отличие от большей части текстов Гэлбрейта этот раздел не оригинален. Чувствуется какая-то усталость аналитика и даже узость мышления.

Говорится о необходимости протекционизма, регулирования аграрных цен, поддержки малого бизнеса и профсоюзов за счет налогообложения высоких доходов техноструктуры. Предлагается выкупать в пользу государства контрольные пакеты акций крупных корпораций у собственников, расплачиваясь с ними государственными ценными бумагами.

Особо ставится вопрос не только о защите бедных от богатых или малого бизнеса от техноструктуры, но и женщин от мужчин. Гэлбрейт требует ликвидации монополии мужчин на занятие лучших мест в техноструктуре, предоставления женщинам выгодных условий для получения образования. Все это похоже на те лимиты в отношении национальностей (перенесенные теперь на отношения между полами), которые самого Гэлбрейта так шокировали в Гарварде.

В чем-то Гэлбрейт оказался прав. Например, в том внимании, которое он с 50-х гг. уделял госконтролю за экологией. Но в целом он все же сильно недооценил возможности рынка и переоценил силы государства. Ведь бюрократия лишь у идеалистов всегда действует в интересах общества. На самом же деле госаппарат точно так же, как бизнесмены и техноструктура, предпочитает свои собственные интересы.

Гэлбрейт понимал, что госрегулирование эффективно, лишь если самому аппарату станет противостоять уравновешивающая его сила. Однако в поисках этой силы он был наивен, как и многие мыслители 60-х гг. Профессор уповал на академическую общественность, которую он противопоставлял промышленной техноструктуре. И в этой своей вере он, как ни странно, напоминал студентов-бунтарей 1968 г., полагавших, что они — не такие как все.

В основном развитие мировой экономики в последние четверть века шло не по тому сценарию, который был обозначен в книге «Экономические теории и цели общества». Вместо национализации крупных корпораций имела место приватизация госсобственности. Вместо протекционизма — активизация переговоров в рамках ВТО по снижению таможенных тарифов. Запредельно высокие подоходные налоги на богатых все чаще снижаются, а профсоюзам, если они не готовы к компромиссам, дается решительный бой. Новые политические лидеры не консультируются у Гэлбрейта.

В середине 70-х гг. Гэлбрейт снял телесериал по экономической истории и написал еще пару популярных книг. В 1980 г. поддержал на выборах младшего Кеннеди — Эдварда. А в 1987 г. поддержал советскую перестройку. «Поддержка дел, обреченных на провал, все еще остается моей специальностью», — заметил как-то Гэлбрейт со свойственной всякому выдающемуся человеку самоиронией.

В философском плане Гэлбрейта оценивали по разному. И как крупнейшего представителя американского институционализма — течения мысли, у истоков которого стоял Торнстейн Веблен. И как левого радикала, реформатора, одного из основных сторонников кейнсианства в США. И как буржуазного апологета, стремящегося затушевать кардинальные различия между капитализмом с его эксплуататорской природой и социализмом — обществом свободных производителей. Последняя точка зрения, правда, сегодня стала непопулярна.

Но наибольшую известность, пожалуй, приобрела оценка, данная его извечным противником — либеральным профессором, теоретиком монетаризма Милтоном Фридманом. Он считал Гэлбрейта — современным вариантом английского радикала-тори начала XIX столетия. Этот тип людей испытывал глубокую веру в природных аристократов и в их патерналистскую власть над обществом.