Серебряный пояс - Владимир Топилин

Власу стало все очевидно. Как будто он увидел ясное, чистое солнце на рассвете. По всей вероятности, хозяином тайного зимовья был Залетный. Он жил здесь достаточное долго, несколько лет. Остальные разбойники были приезжими или наводчиками, проживавшими в деревнях и на старательских приисках. Все годы Залетный имел для себя достаточный запас провианта, однако в этом году не сделал его, потому что собирался уехать отсюда после большого дела с запасом золота. Большого дела у разбойников не получилось. В ходе спланированной операции на Кизире вся банда была уничтожена, кто-то убит, другие арестованы. Раненый Залетный был задавлен медведем. Но перед этим с пулей в боку старался добраться на это зимовье. Почему он шел сюда, в глухую тайгу, а не к людям, где мог получить помощь? Да потому, что здесь у него находится награбленное золото!

Влас опять взялся изучать имущество на лабазе, взял в руки новые уздечки для лошадей. Залетный приготовил в дальнюю дорогу три новых упряжи. Вероятно, думал передвигаться через перевалы на лошадях. На одной лошади он хотел ехать сам. Второй конь повез бы продукты и снаряжение. А третий… под золото. Если это так, то оно должно быть где-то здесь…

Щеки Бедового пыхнули смольем. Сознание пролилось кипятком. Не своими, чужими, ватными руками он стал перебирать вещи. Переложил запас продуктов в сторону. Новый меховой спальник. Еще никогда не видавшие дороги лакированные, яловые сапоги. Стеганая куртка, соболья шапка, горностаевые рукавицы. Прочные штаны, рубахи, нательное белье. Все было приготовлено в дорогу. Восемь ружей, запасы провианта. Вероятно, оружие было взято у убитых коногонов. Одно из них, курковая двустволка шестнадцатого калибра Тимофея Калягина, коногона Пановской артели, убитого под Сисимским перевалом. Здесь же, завернутый в тряпочку, лежал вороненый револьвер с россыпью зеленых патронов. Почему Залетный не взял его на свое последнее дело, оставалось только догадываться. Еще какие-то вещи. Куртки, рубахи, женские платки, ножи. Легкая, из козьего пуха, шаль. Влас вздрогнул телом, застонал битым зверем. Узнал в шали свой подарок жене Анне. Когда-то давно в городе он купил ее на рынке. Казалось, что до сих пор в ней трепетал запах любимой подруги.

Глухота и слепота задавили все существо Власа. Непроизвольные, горькие слезы покатились из высохших, озлобленных старой трагедией глаз. Уткнувшись в шаль, он долго, не скрывая чувств, плакал. Слушая его одинокие стоны, молчала угрюмая тайга. Черные скалы напряглись зловещим холодом. Стылый, короткий родник остановил свой бег. И была в этом траурном наследии неподдельная боль бытия: как же ты бываешь жесток, человек, в достижении своей цели…

Как долго продолжались стоны убитого былыми воспоминаниями человека, никому не скажут немые кедры. Холодные камни растворят своей неприступностью стенания раненой души. Чистый, неподдельно девственный ключ растворит в себе человеческие слезы. И все пойдет своим чередом. Так же будет шуметь тайга. Так же будут трещать от мороза скалы. Все так же будет играть, выбиваясь из-под земли на волю, живительный родник. И никто не узнает тайну минутной слабости жизни человеческой, пылинки вечности, излившей свою искреннюю боль и печаль по ушедшему, канувшему в Лету счастью. Да и кому это надо?

Спрятав на своей груди пуховую шаль, Влас продолжил поиски, которые не увенчались успехом. Перебрав до последней мелочи вещи, он не нашел золота на лабазе. Как всегда, Залетный оказался практичнее и умнее, чем это предполагалось. Он не хранил свою часть награбленного золота в легкодоступном для сотоварищей месте. Однако уверенность в том, что оно находится где-то здесь, в скалах, неподалеку от тайного зимовья, у Власа не оставляла сомнения. Жирующий зверь всегда находится около своей падали. Любая птица не отлетает от гнезда. Нерестовая рыба охраняет меченую икру. Человек недалек расхождением в привычках, данных ему природой. Залетный должен хранить золото где-то здесь, где жил, чтобы оно было всегда у него под присмотром.

Влас спустился вниз на землю, подошел к избушке, в раздумье присел на чурку. Подумать было над чем. В погоне за шаромыгами, разбойниками, насильниками и убийцами он не единожды сталкивался с кладами, спрятанными последними в тайге. Подавляющее большинство схронов предавалось земле. Но были и такие случаи, когда колбы (емкости) с песком или драгоценностями хранили в приметных, дуплистых кедрах. Искать золото в земле — себе дороже. Без точного места можно копать рядом и не найти искомое. Наиболее верным решением для Власа сейчас было просмотреть все наиболее приметные, старые, дуплистые деревья, а уж потом думать, как быть дальше. Было бы лучше, если был хоть какой-то знак или след…

— Ой ли! — переменившись в лице, воскликнул Влас, вскакивая с чурки. — След! Ну, конечно же, следы… медвежьи следы. Медведь, разоривший зимовье, должен знать, где Залетный спрятал золото! — и уже веселее: — А ну, корень-зелень, криволапый, показывай, куда ноги ведут!

С этими словами Влас поспешил по следам медведя, бродившим утром неподалеку от тайного зимовья. Первым делом он нашел медленную, неторопливую походку хозяина тайги после ночи. Мозолистые лапы привели его к утреннему туалету, где зверь оставил надлежащую кучу и мочевую метку. Затем зверь прошел к роднику напиться. После этого сытый и довольный жизнью медведь стал кататься на спине по свежевыпавшему снегу: к перемене погоды. Вдоволь наигравшись, белогрудый медведь тяжело, а может, показательно опираясь на левую, кривую лапу подошел к старой пихте, где, выказывая силу и рост, царапал когтями кору. И только лишь потом, перед завтраком, будто проверяя свои сокровенные места, неторопливо пошел к тому большому старому кедру.

Обдумывая положение там, у избушки на чурке, Влас несколько раз обращал внимание на этот кедр. В его голову приходили мысли, что если бы он прятал от постороннего глаза какие-то ценности, то спрятал бы их там, настолько приметен был этот двухсотлетний исполин. И он не ошибся в своей догадке. Следы криволапого медведя привели его к стволу кедра. Там зверь задержался, в очередной раз обнюхивая свою находку, которую он выкопал из корней, а потом пошел в расщелину между скал, проверять границы своих владений.

Спрятанная залетным «поклажа» не имела вкуса и достойного внимания. Однажды обнаружив ее по запаху своего врага, медведь выкопал и вытащил клад наружу, попробовал на зуб, но не найдя для себя что-то интересное, бросил искомое под открытым небом. Золото не имеет для медведя ценности, потому что оно невкусное. А приходил медведь сюда каждое утро потому, что в нем играло чувство гордого достоинства перед человеком: сколько не прячь, а я все равно найду!

К медвежьей находке у Власа было противоположное мнение. Шесть полных металлических колб, вмещавших в себя по пуду золота, перевозимых старателями с приисков на золотоскупку, имели большую ценность, чем золотая лихорадка. В колбах были собраны человеческие жизни, так или иначе утраченные от рук разбойников. А жизнь человека бесценна!

Спрятанная в скалах чаша имела небольшие, около двухсот в длину и ста в ширину метров, размеры. Небольшой родниковый ключ разрезал чашу надвое: с одной стороны чистая, альпийская поляна. С другой, смешанный, темнохвойный лес. В густой чаще деревьев стояла вышеописываемая скрытая изба разбойников. Как уже упоминалось, попасть в тихий притон можно было только одной тропой, в проход между скал. Остальные стороны чаши замыкались высокими, труднопроходимыми скалами, у подножия которых покоились осыпи курумов с наросшими на них густыми переплетениями стлаников и подсады пихтача-курослепа. Было очевидно, что проехать на лошади здесь было невозможно. Забраться в угор человеку доставляло упорства и стремления. И только хозяин тайги, медведь, своей силой и ловкостью мог покорить скалистые карнизы избранной тропой легко и свободно.