25 июня. Глупость или агрессия? - Марк Солонин

Оба эти документа были опубликованы газетой «Труд», № 230 от 14 декабря 2001 г. Звучит это несколько странно и совсем не «академически», но реальность именно такова. Первым «документом» является сообщение руководства Центрального архива ФСБ о том, что следственное дело К.А. Мерецкова уничтожено. Именно так — не утеряно, не засекречено, а уничтожено. Вторым документом является письмо, с которым 28 августа 1941 г. сам Мерецков обратился к Сталину. Письмо это, которое по здравой логике должно было быть уничтожено вместе с якобы уничтоженным «делом Мерецкова», уничтожено не было. Центральный архив ФСБ любезно предоставил (а мог, заметим, и не предоставить — архив ведомственный, в систему государственной архивной службы не входит, решения мельчайших клерков этого учреждения обжалованию не подлежат) корреспонденту «Труда» Сергею Турченко этот документ, который и был опубликовал в статье «Письмо из Лефортово». Вот полный текст этого письма:

«Секретарю ЦК ВКП (б) Сталину И.В.

В напряженное время для нашей страны, когда от каждого гражданина требуется полностью отдать себя на защиту Родины, я, имеющий некоторую военную практику, нахожусь изолированным и не могу принять участие в освобождении нашей Родины от нашествий врага. Работая ранее на ответственных постах, я всегда выполнял Ваши поручения добросовестно и с полным напряжением сил.

Прошу Вас еще раз доверить мне, пустить на фронт и на любой работе, какую Вы найдете возможным дать мне, доказать мою преданность Вам и Родине.

К войне с немцами я давно готовился, драться с ними хочу, я их презираю за наглое нападение на нашу страну, дайте возможность подраться, буду мстить им до последней моей возможности, не буду щадить себя до последней капли крови, буду бороться до полного уничтожения врага. Приму все меры, чтобы быть полезным для Вас, для армии и для нашего великого народа.

28.VIII. — 41 г. К. Мерецков».

Какую содержательную информацию можно извлечь из этого текста? О причинах ареста, о предъявленных обвинениях в явном виде не сказано ни единого слова. Нет в этом письме и столь естественных в подобных обстоятельствах слов о собственной невиновности, о ложности и необоснованности предъявленных обвинений.

И лишь в последнем абзаце появляется фраза, заслуживающая пристального внимания: «К войне с немцами я давно готовился, драться с ними хочу, я их презираю за наглое нападение на нашу страну, дайте возможность подраться…» Странные слова. Третий месяц идет война, уже названная Великой Отечественной. В народное ополчение записалось (по официальным данным) два миллиона человек из числа имеющих законное освобождение от призыва по мобилизации. И в такое-то время профессиональный военный в звании генерала армии считает необходимым доказывать, убеждать, заверять Сталина в том, что он «хочет драться с немцами», что он их «презирает».

С чего бы это? Остается предположить, что кто-то (возможно, сам Сталин) ранее усомнился в желании Мерецкова «драться с немцами».

Предположение это не такое уж невероятное. По крайней мере, известен реальный и задокументированный случай, когда товарищ Сталин задавал подобные вопросы. Дело было 1 августа 1938 г., во время вооруженного конфликта с японцами у печально знаменитого озера Хасан. Тогда Сталин в телефонном разговоре с командующим войсками Дальневосточного фронта маршалом Блюхером задал ему такой вопрос: «Скажите, т. Блюхер, честно, есть ли у Вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нет у Вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту…» [146]. Не приходится сомневаться в том, что маршал Блюхер ответил на такой вопрос прямо, правильно, «как подобает коммунисту». Но это уже не помогло изменить уготованную ему участь…

Кроме опубликованного относительно недавно письма Мерецкова Сталину, существуют еще широко известные, многократно переиздававшиеся мемуары маршала Мерецкова [93]. Загадочная история, связанная с арестом и счастливым избавлением от неминуемого, казалось бы, расстрела, обойдена в мемуарах полным, абсолютным молчанием. На первый взгляд. При более внимательном чтении можно найти в воспоминаниях Мерецкова довольно странный фрагмент, возможно, имеющий самое прямое отношение и к загадке ареста, и к главной теме нашего исследования. Так как стиль в данном случае столь же важен, как и содержание, цитата будет неизбежно длинной: «…Вероятно, миллионы советских людей еще помнят, как провели они вечер перед незабываемым воскресеньем 22 июня 1941 года. Не забыл этого вечера и я.

Меня вызвал к себе мой непосредственный начальник, нарком обороны, находившийся последние дни в особенно напряженном состоянии. И хотя мне понятна была причина его нервного состояния, хотя я своими глазами видел, что делается на западной границе, слова наркома непривычно резко и тревожно вошли в мое сознание. С.К. Тимошенко сказал тогда:

Возможно, завтра начнется война! Вам надо быть в качестве представителя Главного Командования в Ленинградском военном округе. Его войска вы хорошо знаете и сможете при необходимости помочь руководству округа. Главное — не поддаваться на провокации.

— Каковы мои полномочия в случае вооруженного нападения? — спросил я.

— Выдержка прежде всего. Суметь отличить реальное нападение от местных инцидентов и не дать им перерасти в войну. Но будьте в боевой готовности. В случае нападения сами знаете, что делать.

Итак, продолжает действовать прежняя установка. Сохранить мир для страны, насколько удастся: на год, на полгода, на месяц. Соберем урожай. Возведем новые оборонные предприятия. Вступят в строи очередные механизированные корпуса. Наладим производство быстроходных самолетов. Быть может, улучшится международная обстановка. А если и не улучшится, если все же война начнется, но не сейчас, а потом, то тогда легче будет вступать в нее. Выиграть время во что бы то ни стало! Еще месяц, еще полмесяца, еще неделю. Война, возможно, начнется и завтра. Но нужно попытаться использовать все, чтобы она завтра не началась. Сделать максимум возможного и даже толику невозможного…» [93].

В свете всего, что известно сегодня о планах и действиях высшего военно-политического руководства СССР, настойчивые многословные рассуждения о «сборе урожая» и строительстве «новых оборонных предприятий» выглядят каким-то горячечным бредом. Вечером 21 июня 1941 г. в Кремле отчетливо осознали, что до начала войны остались считанные дни или даже часы. Надеяться на «улучшение международной обстановки» было уже поздно. Ни построить новые предприятия, ни собрать еще только зреющий на полях урожай до начала боевых действий уже не удастся. Никаких сомнений в этом более не могло быть. По донесениям войсковой разведки, немцы снимали проволочные заграждения на границе, а в воздухе висел рокот моторов идущих к границе танков. К востоку от границы на базе приграничных военных округов были уже развернуты фронты, штабы которых по приказу наркома Тимошенко выдвигались на полевые командные пункты. Отсчет времени пошел на часы и минуты, и заместитель наркома обороны СССР генерал армии Мерецков это прекрасно знал. Какие уж тут «урожаи»…