Телефонист - Роман Канушкин

– Сухов, не надо так…

– У нас действительно нет на него ничего. Только домыслы. Только уверенность.

– Не беспокойся за меня, хорошо? – попросила Ванга.

Сухов кивнул, не поворачивая головы. Один кирпичик только что вылетел из стены.

– Просто не наделай глупостей, – сказала она.

Когда Игорь Рутберг обвинил Ольгу в том, что она явилась причиной разрушительного диссонанса у старшей сестры, он был не совсем прав. Диссонанс случился несколько раньше, и, сам того не желая, вызвал его Дюба.

В тот день, когда, беззаботно напевая песенку популярной в восьмидесятые годы группы «Оттаван» Елена Павловна вынудила его, тёзку командира, забраться в шкаф. Где прятались Дюбины демоны. Да только не его одного. «Хэндз ап, бейби, хэндз ап». Милая, очень приятная женщина с совсем юным голосом вышла из комнаты, заперев дверь на ключ. И очень скоро вернулась. Но не с пустыми руками. Щёлкнула собачка замка. Дюба обернулся на звук. Она быстро шла к нему. На шее у неё висели детские прыгалки, а в руках был электрический чайник, от которого поднимался пар. Дюба успел ей улыбнуться, только теперь это была совсем другая женщина. Что-то случилось с её лицом, оно утратило мягкие приятные черты, прежний магнетизм, и словно оделось тьмой. И такая же пылающая тьма была в её взгляде и в голосе, совсем не юном теперь, грубом, низком и каком-то каркающем. Она произнесла что-то странное, точнее, выкрикнула с ненавистью:

– Криворотыйкрючконос! – завизжала и выплеснула Дюбе в лицо полный чайник кипятка. Боль была неимоверной, она обварила его, и Дюбины руки, защищаясь, поднялись сами. Всё-таки некоторые навыки он утратил. Он забыл, как это – бить такую приятную женщину, которая могла быть смертельно опасной. Защитница Тьма, о которой Дюба ничего не знал. Она сшибла его на пол и оказалась уже на нём. Она была очень, ненормально сильной, и в следующий миг детские прыгалки уже обвивались вокруг его шеи. Резь в горле, потом на излёте дыхания в лёгкие пришла острая боль, и стало темно.

…Дюба открыл глаза и какое-то время не мог ничего вспомнить. Сделал вдох, снова резь в горле, закашлялся. Она нависла прямо над ним, в задумчивости всматриваясь в его лицо. Пахло сыростью, но Дюба уловил и тот запах, что исходил от неё, – бомж, от чьей вони шарахались люди, уловил запах чего-то намного хуже. Слегка сладковатый, тошнотворный запах, словно Дюба оказался в логове зверя, давно поражённого какой-то неведомой формой бешенства. Дюба понял, что она перетащила его в полутёмное место, видимо, подвал, понял, что связан и что у хозяйки этого места более чем серьёзные планы.

– Ты должен быть одинаковым, – услышал Дюба. В её низком, басовито-булькающем голосе уверенность и даже какая-то забота. – Так тебе будет лучше.

Дюба подумал о карликах с лицами ангелов. Увидел ржавую двуручную пилу, деревянный футляр с инструментом, почему-то весь в золе, решётку, разделяющую подвал пополам, тоже вымазанную в золе. Увидел какую-то ветошь, ещё множество грязных, забытых временем предметов, чьё назначение ему осталось непонятным. Вообще, здесь всё, включая пол и стены, было в золе, старой, осевшей, словно дом выстроили на пепелище, просто засыпав нижний уровень землёй. Дюба понял, что она собирается сделать, только его мозг отказывался поверить в это. Она примеривала двуручную пилу к его единственной ноге.

– Зачем? – хрипло спросил Дюба.

– Одинаковый, – она показала ему пилу, держала за ручку и середину и пожаловалась: – Неудобно – долго пилить. Тебе будет больно. Надо маленькую.

– У меня и так всего одна нога, – попросил Дюба. – Оставь мне её.

Она затрясла головой и посмотрела на него мягко, с теплом:

– Одинаковый, – объяснила она и радостно вспомнила: – Сейчас, подожди! Разбить, и легче будет…

Отвернулась к ящику с инструментом, уставилась на него в задумчивости, пробубнила:

– Криворотыйкрючконос.

– Кто это? – спросил Дюба. Он всё ещё не знал, что ему делать, хотя былое чутьё, которое не раз спасало ему жизнь, подсказало, с чем он столкнулся. Эта женщина была безумной. Совершенно. Почему в доме тёзки находится женщина, которая так себя ведёт? В Каса-дель-Корво, доме его детства?! Если она какая-то родственница, то почему оставлена без присмотра? Или тёзка не знает, насколько она больна, или…

Она повернулась на звук его голоса и посмотрела на него с удивлением, не очень понимая, что он, собственно, тут делает. Посмотрела на обрубок ноги, двуручную пилу, капризно нахмурилась. Вспомнила, улыбнулась:

– Одинаковый… – добавила она с той же тёплой заботой, от которой у Дюбы поползли холодные мурашки. – Кости разбить, и легче пилить. Сейчас… Так хорошо.

– Не надо, – сказал Дюба и даже не успел удивиться тому, насколько она оказалась быстрой. Молоток взметнулся в воздухе, тоже весь измазанный сажей, она взяла его в ящике с инвентарём. Обрушила чуть ниже Дюбиного колена, но в мозгу у него взорвалась чёрная огненная вспышка боли. Она ударила ещё раз, и ещё. Но Дюбино сознание не собиралось сжалиться над ним и отключиться. Она тяжело задышала. Устала. Обозвала его «криворотымкрючконосом», потом извинилась, что заставила ждать, пообещав сейчас продолжить, и попросила перестать вопить и ныть, как девчонка. И стала примериваться молотком к колену.

Дюба сказал:

– Подожди. У меня в кармане. Посмотри.

Он не знал, как ему удалось это сказать. Его тело разрывали молнии боли. И главное, он не знал, почему он так сказал. Она удивлённо нахмурилась, потом посмотрела на него с игривым любопытством, но послушалась. И запустила руку в его карман. По внутренней стороне брюк, выданных Дюбе тёзкой, нащупала его член и заметила:

– Ничего там нет.

По Дюбиному телу пылал огонь. Он понял, что и обваренное лицо начало покрываться волдырями. Её рука в кармане оставила его член в покое, соскользнула вниз и наткнулась на кулон. Она извлекла эту памятную вещицу и, невзирая на полумрак, тут же узнала её. И тут же просияла. Раскрыла медальон, и губы разошлись в улыбке:

– Какие милые… А я вас искала, – мечтательно сообщила она кулону, развернулась и пошла по лестнице вверх.

Дюба не верил, что такое возможно. Что она уходит. И что снова говорила голосом юной девушки. Она поднялась на уровень выше, заперла за собой дверь и вышла из подвала. Зиндан, который только что покинул его страж.

Она ушла. А Дюба погрузился в свой собственный ад.

…Дюба открыл глаза. Бушующее пламя плыло по его телу. Гортань, внутренняя часть рта и губы высохли, стали выжженной пустыней. Зиндан… Подвал имел два уровня, соединенных лесенкой. Здесь была зола и вымазанная сажей решётка. Но наверху находились окошки, и в них сочился тусклый свет…

Она оставила здесь двуручную пилу. Вон она, совсем рядом. Ещё она оставила здесь молоток, которым раздробила его ногу. Единственную, которая служила ему всё это время. Дюба изогнулся; ему придётся изогнуться ещё сильнее и вывернуть суставы, но по сравнению с разлитым по телу огнём, эта боль будет пустяковой. Можно сказать, ерунда. Вон она, пила, рядом…