Без помощи вашей - Роман Евгеньевич Суржиков

Охотники, напротив, обрадовались поводу уйти подальше от тех ужасов, что творятся за Рекой. Улыбнулся и имперский наблюдатель.

— Ну, что ж, мы выполнили все, что от нас зависело, — рассудительно молвил Филипп. — Мы имели задачей дойти до Реки, и вот она, перед нами. Не наша вина, что Река непригодна для плотины. Не ошибусь, если скажу, что мы можем возвращаться.

Кайры молчали. Даже Теобарт не нашел, что возразить.

Позже Эрвин София Джессика не раз вспоминал этот момент. Что же заставило его раскрыть рот? Какие мелкие случайности порою поворачивают колеса истории, какие глупости руководят судьбами людей?

Не отцовский приказ — ведь формально Эрвин выполнил все, что требовалось. Не надежда на награду или благодарность — он не ожидал такой роскоши.

Пожалуй, как-то его решение было связано с тем странным, недавно изведанным чувством. Эрвин слишком редко испытывал его, и потому остро помнил каждый миг: на Подоле Служанки в ожидании лавины, и на болоте, когда Дождь рвался навстречу чудовищу, и позже, когда Эрвин стоял пред лицом врага, спрятав меч за спиной. Дальний берег Реки чем-то напоминал это чувство.

Но решающей каплей был Филипп Лоуферт. Точней, не он сам, а Эрвинова неприязнь к нему — похотливому словоблуду с козлиной бородкой. Не будь неприязни, герцогский сын молча кивнул бы, и отряд повернул назад. Но Эрвину очень уж претило соглашаться с Филиппом, и это перевесило чашу сомнений.

Лорд Ориджин сказал:

— Мы построим плоты и найдем место, подходящее для переправы. Мне думается, вон тот островок с ивами вполне подойдем.

— Для переправы? — удивился Филипп. — Что вы задумали, молодой человек?

— Милорд, — поправил Эрвин. — Я задумал переправиться за Реку и двинуться дальше вглубь Запределья. Там может обнаружиться приток Реки, или другая речка — поменьше, пригодная для плотины.

— И до каких пор мы будем идти туда, мо… милорд?

— Пока я не прикажу иное.

Глава 20. Искра

2 июня 1774 г.

Фаунтерра, дворец Пера и Меча

Дворец Пера и Меча, престольная резиденция Династии, сверкал миллионом огней. Сияли искровые фонари в аллеях сада, в витых канделябрах по стенам помещений, отражались в мраморе ступеней и лакированном паркете залов. Несмотря на то, что солнце еще не зашло, зажглись под потолком многоярусные хрустальные люстры. Вторя чудесному сиянию дворца, блестели украшения на одежде: бриллиантовые колье и диадемы, изумрудные серьги, жемчужные подвески, рубиновые запонки и пуговицы… Бесконечная череда карет катилась подъездной аллеей. Роскошно наряженные, увешанные драгоценностями, оплетенные паутиной золотых узоров люди вливались в парадные залы. Цвет высшего столичного общества заполнил дворец буйством жизни и красок.

Мира пребывала в смятении, близком к панике. Люди. Люди! Люди!!! Огромная масса их — напыщенных, галдящих, в пух и прах наряженных, чужих. Движение повсюду: расхаживают, шатаются, шествуют, переминаются, снуют… Подают руки, жеманно обнимаются, восклицают с деланной радостью, окают, льстят, кого-то кому-то представляют, похохатывают… Свет был слишком ярок: глаза слезились, непривычные к такому обилию искры. Звуков чересчур много: церемонно радостная музыка силилась перекрыть гомон голосов, но лишь смешивалась с ним и терзала уши. И слишком много людей. Мире казалось, что ее вот-вот затопчут… или внезапно схватят и заорут на ухо: «Я так рад! Позвольте вам представиться!» Неясно, какой из этих вариантов страшнее. В числе прочих наставлений графини Сибил звучало и такое: «Не липни к стене, как будто смущаешься. Так делают только нищие полукровки». Мира изо всех сил старалась держаться ближе к центру залы, но против воли постепенно сдвигалась на край и вот уже снова обнаруживала себя прижавшейся к бронзовой раме одного из настенных зеркал.

Она поймала одного из слуг, снующих по залу, и взяла с его подноса бокал белого вина. Отметила: это уже третий. Не заговорила ни с одной живой душой, но пьешь третий бокал вина — хорошее начало, Минерва! Продолжай в том же духе, и скоро будешь спать в укромном уголке за шторой. Мире еще не доводилось напиваться. Вот будет забава, если первый раз случится на императорском балу!

Парочка прошествовала мимо рука об руку. Мужчина так был увлечен своей дамой, что не видел ничего вокруг и чуть не столкнулся с Мирой. Боги, что за человеческий улей! И, как на зло, ни единого знакомого лица! Она знала в Фаунтерре всего-то горстку людей. Итан, Марк и Ванден слишком низкородны для этого бала; сир Адамар погиб, Бекка Южанка отчего-то не появляется. Конечно, есть леди Сибил. Мира прибыла на бал в одном экипаже с графиней и первое время неотрывно следовала за нею — будто вагон за рельсовым тягачом. Леди Сибил пользовалась вниманием, к ней то и дело подходили с приветствиями. Двор чутко отслеживал настроение владыки: стоило Адриану вернуть графине свое расположение, как и придворные тут же воспылали к ней симпатией. Среди тех, кто приветствовал графиню, была и очень важная персона — архиепископ Галлард Альмера, глава Отеческой ветви Церкви. Суровый, бородатый, морщинистый, от шеи до пят укутанный в синий с серебром епископский плащ, Галлард был словно живым воплощением строгости Праотцов. Он заявил, что желает обсудить с графиней кое-какие вопросы касательно церковного сбора на Севере, и леди Сибил сказала Мире:

— Ступай, дитя мое, развлекайся.

Хм. Я вся во власти развлечений, буквально веселюсь до упаду, — думала Мира, делая очередной глоток вина. «Знакомься с людьми. Для этого балы и нужны», — говорила графиня. Этикет оставляет для этого широкие возможности. Если из группы беседующих людей ты знаешь хотя бы одного, то можешь подойти к ним, и твой знакомец представит тебя остальным. Если же человек один, не занят беседой, то ты свободно можешь заговорить с ним и отрекомендоваться.

Однако вход в группы Мире был закрыт, поскольку девушка не знала никого. А охотиться на одиночек, страдающих, как и она, от смущения, представлялось ей неоправданной жестокостью. «Сударь, вы один? Тогда позвольте, я стану рядом с вами, и мы вместе помучимся вопросом, о чем бы поговорить».

Вот, например, прохаживается среди людей одинокая девушка — по всему, из Южного Пути. Высокая, белокожая, круглое лицо, пышная грудь, широкие бедра — такую в народе назвали бы «пшеничной булочкой». Глаза мечтательно-печальные, слезливые — как у сеттера. Тоже, наверное, не знает куда себя пристроить… Однако нет: один молодой щеголь поздоровался с «булочкой», затем другой, вокруг нее образовалась стайка. Печальное выражение не ушло