Гвидово поле. Хроники Паэтты. Книга V - Александр Николаевич Федоров

лет. В этом лице ещё угадывались черты того мальчишки, с которым они неоднократно бывали в этом домике с ночёвками, и это было неожиданно больно. Этот, новый Увилл словно захватил того мальчишку в плен и держал теперь, словно заложника.

И всё же магнетизм Увилла никуда не делся. Несмотря на ненависть и боль, которые чувствовал Давин, он беспрекословно подчинился. Они с Камиллой сели за стол, где, источая аппетитные ароматы, томилось жаркое.

— Как давно мы не виделись… — покачал головой Увилл, не сводя гипнотического взгляда с приёмного отца.

— Давай к делу, Увилл! — борясь с наваждением, бросил Давин. — Мы бы хотели ещё поужинать.

— Так отужинаем, как в старые времена! — улыбнулся Увилл. — Преломим хлеб, словно мы всё ещё отец и сын!

— Мы не отец и сын! — хмуро напомнил Давин, но всё же потянулся за мясом, не столько потому, что был очень уж голоден, а чтобы чем-то занять себя во время этого разговора, обещавшего быть не особенно приятным.

— Пусть так, — кивнул Увилл и также подхватил кусок с блюда. — Но я по-прежнему люблю и уважаю тебя.

— Ты довольно странно выражаешь свою любовь, не находишь?

— Но я пришёл к тебе сегодня, к единственному из всех лордов. Поверь, я не сделал бы этого, если бы всё ещё не считал тебя в глубине души своим отцом! Камилла, а ты почему не ешь? Мясо просто восхитительно!

Вроде бы Увилл ничего не приказывал девушке, но та, заметно вздрогнув, покорно взяла кусочек мяса и, откусив, механически принялась жевать, упорно не поднимая глаз на собеседников. И вновь Давина резануло по сердцу от этой покорности. Что же такого Увилл сотворил с ней, что она его так боится?..

— Не думаю, что мне будет интересно то, что ты скажешь, — неприветливо произнёс Давин, наскоро проглатывая кусок.

— И всё же я предпочёл бы поговорить. Чтобы не корить себя после за упущенную возможность.

— Я сам не знаю, что мешает мне схватить тебя и отдать на суд Стола… — процедил Давин, угрожающе глядя на сына.

— Умоляю тебя, — отмахнулся тот. — Ты не сделаешь этого! Да и, будем откровенны, тебе со мной не справиться. Должен признаться, ты сильно постарел с тех пор, как мы виделись в последний раз. И на слуг я бы не рассчитывал — им со мной не совладать.

И Увилл небрежно положил руку на рукоять своего меча с нелепым и помпезным навершием в виде короны. Впрочем, он был прав — Давин не стал бы применять силу. Он и правда не справился бы с худым, но жилистым Увиллом, но главное — он не хотел рисковать безопасностью Камиллы. Случись заварушка — и она могла бы пострадать.

— Ладно, говори что хотел, — тяжело кивнул Давин. — Хотя я и так знаю, что ты скажешь.

— Пожалуй, — согласился Увилл. — Но я всё же скажу. Я предлагаю тебе примкнуть ко мне, отец.

— Примкнуть к тебе? — насмешливо повторил Давин. — А кто ты? Самозванец, объявивший себя королём? Глупее этого может выглядеть лишь примкнувший к самозванцу, объявившему себя королём!

— По-моему, под Боажем глупо выглядели вы, а не я! — потемнел лицом Увилл. — И раньше, в Колионе, когда вы с криками бросились вон из города. Кстати, благодарю тебя за идею — как видишь, я воспользовался ею с умом! Но я пришёл сюда не для взаимных оскорблений. Что бы ты ни говорил, но в глубине души ты знаешь, что эпоха Стола подходит к концу. Я — сила, с которой вам не совладать. Но я предлагаю тебе примкнуть ко мне не поэтому. Просто время раздробленности закончилось. Прошли сотни лет со времён Смуты, а в мире ничего не изменилось! Всё это время мы топчемся на месте, никуда не развиваясь. Мы презрительно продолжаем именовать палатийцев варварами, не замечая, что и сами мы — такие же варвары!

Увилл говорил, всё разгорячаясь. Он даже отбросил кость, на которой оставалось ещё много мяса. Глаза его привычно загорелись, и перед Давином на миг возник тот самый мечтательный мальчишка, которого он знал когда-то.

— Отец, я прочёл много книг, и все они указывают на одно — мы потеряли великую цивилизацию. Сколько знаний и умений осталось похороненными под пеплом Смутных дней! И до тех пор, пока наш мир представляет собой лоскутное одеяло, ничего не изменится! Мы как сороки — каждая сидит в своём гнезде и всё добро тащит туда же, не спеша делиться с другими! Мы не развиваем ремёсла, науки, магию… Всё это было в Кидуанской империи! Это была империя великанов в сравнении с нами! Неужели ты не хочешь возродить всё это?

— Чем больше я тебя слушаю, тем сильнее убеждаюсь, что ты так и остался мечтателем, начитавшимся слюнявых книжонок, — заговорил Давин. — Ты говоришь о неком лучшем мире. Но откуда, по-твоему, он может взяться? Или ты думаешь, что стоит тебе стать императором всех земель — и тут же заколосятся поля, зацветут мётлы в руках у селянок, а из потайных убежищ выйдут полчища мастеровых, учёных и магов, спешащие поделиться своими знаниями? Да, ты прав — во времена империи всё было куда лучше, чем теперь. Но те времена прошли, и они исчезли навеки! И всё их знание исчезло вместе с ними! А ты, гонясь за бесплотными мечтами, собираешься натворить вполне реальных бед!

— Но…

— Не перебивай меня, потому что я тебя не перебивал! — рявкнул Давин, разъяряясь. — Ты уже натворил столько, что, быть может, это не расхлебает и следующее поколение! Под одним Боажем полегло больше двух тысяч человек! Ты хоть представляешь, что подобные битвы и подобные потери в последний раз случались много-много десятилетий назад? Представляешь ли ты, какое зло выпустил в мир? Вся эта чернь, рисующая твои глупые коронки на стенах — вскоре она возьмётся за дубьё и вилы, и пойдёт громить всё, что подвернётся ей на пути! Ты посеял страшную бурю, Увилл, и она сметёт замок, который ты пытаешься построить!

— Всё совсем не так! — столь же яростно возразил Увилл. — Мы положим конец всем этим распрям! Мы — жители одной страны, но сейчас мы то и дело убиваем друг друга потому, что один из нас является колионцем, а другой — танийцем! В чём здесь порядок, отец? В чём здесь правда? Насколько лучше станет жизнь этих бедолаг, если они будут жить, не делясь на своих и чужих, если они станут растить хлеб, не боясь, что соседний барон придёт и сожжёт нивы!

Поскольку оба уже говорили на повышенных тонах, в комнату вбежали испуганные