Свет проклятых звёзд - Летопись Арды

начали есть. Остальные же были измучены голодом, замёрзшие, провонявшие испражнениями, с посиневшими от пут руками, но не мёртвые! И это главное!

— Мы отомстим!

И шлем с золотым драконом засверкал в лучах летнего солнца. Созданный для битв, он словно чувствовал — больше ему не придётся пылиться в эльфийской крепости, как никому не нужной статуэтке. Его время пришло.

***

Гильдис не плакала и не осуждала, как и Дорвен. Женщины правящего рода слушали рассказ, готовились поддерживать соплеменниц, ведь обе понимали: их самих никто не пожалеет, им никто не посочувствует. У них-то все живы! У них-то все герои!

У них ведь даже Гельдор вернулся. Счастливые!

***

Гельдор вернулся в середине весны, когда снег остался только в лесу, но половодье ещё не спало, и на дорогах было грязно. Молодой воин приехал не верхом на украшенном парадной бронёй скакуне, не в сопровождении орущих славу соратников и подхалимов, не с наградами, трофеями и «лириквиями».

Гельдор просто вернулся живой.

На телеге с трупами и калеками. Он и сам был одним из них: то ли мертвец, то ли нет, не способный спать без особых настоев, с больными ногами и вечной паникой в глазах, вздрагивающий от каждого звука, плачущий от темноты и яркого света.

Гельдор вернулся. Только каждый, видевший его, невольно подумал, что лучше бы он навеки остался на севере. Тогда его бы помнили юным, здоровым, полным жажды борьбы и надежд.

Но Гельдор вернулся.

***

— Ты всё ещё хочешь на войну? — Гундор поднял голову от книг на сестру, которая на этот раз была одета в женское платье, украшенное бусинами и угловатой вышивкой.

— Да, — гордо ответила Глорэдель, пусть и без прежнего жара. — Хочу. Там важен каждый.

Юный сын Хадора пшикнул.

— Можешь не верить, но мне не страшно, — выпрямилась и подбоченилась девушка. — Да, можно пасть в бою или от хвори, можно искалечиться, утратить разум, но можно помочь своему народу прийти к победе и вернуться увенчанной славой, как наш отец. Пойми, раз эльфы отдали нам свою реликвию, значит, считают, что будущее за нами — за людьми! И я тоже в это верю.

Покачав головой, Гундор посмотрел сестре в глаза:

— Отец ослушался приказа командиров и остался зимовать в Дор-Даэделот. И что он сделал, рискуя собой и своими людьми? Он нашёл какие-то заброшенные мастерские и засыпанные шахты, покинутые поселения и горы мусора вперемешку с останками орочья. Все уверяют, будто важны любые разведданные, но что дали эти? Ты когда-нибудь думала, что случится, если отец и дальше станет глупо рисковать? Представь, если он и Галдор погибнут? Мы останемся ни с чем. И нам повезёт, если нас не разорвут благодарные собратья. Выходи замуж, Глорэдель. Займись чем-нибудь полезным.

— Я с мамой поеду в Дортонион, — сестра скривилась. — У нас есть дела. А у тебя обязанность — защищать статус семьи. Вот и защищай.

— Чем я и пытаюсь заниматься, — фыркнул юноша, утыкаясь в книгу. — И я не хочу, чтобы ты принесла мне в дом орчонка.

— Что?!

— Что слышала.

— Дурак! — топнула Глорэдель и поспешила уйти, но перед дверью обернулась: — Дурак!

***

Драконий Член с соратниками вернулся в разрушенное укрытие. Брать там было нечего, поэтому люди Хадора просто сломали всё, что смогли.

— Они вернутся, — хмыкнул полуорк. — Отомстить захотят. Козлы обдолбанные! Лезут к нам и лезут! Что им здесь надо?! Тут же бабы страшные!

Примечание к части Если не узнали песню, то изначально это был "Меченый злом" гр. Ария

Умей не пьянеть от крови

Любопытство гнало вперёд сквозь знакомый лес. Нолдо знал — там, куда он держит путь, его никто не ждёт и, вероятно, даже не пустят переночевать, но было просто интересно посмотреть на житьё людей-изгнанников.

Заранее заготовив слова приветствия и вопросы, бродяга-менестрель перешёл по хлипкому мосту по-осеннему холодную речушку, посмотрел на открывшийся зоркому взгляду холм и понял, что опоздал на вечность и один день — дом оказался заколочен, тропинки заросли, а там, где когда-то стояла беседка, тускло поблескивала могильная плита.

Сердце пропустило удар и забилось сильнее. Однако, в одно мгновение оказавшись рядом с надгробием, Нолдо понял: молодые здесь не похоронены, а стариков хоть и жаль, но неизбежность отменить нельзя, поэтому их смерть воспринялась легче. Похоже, оставшись без хозяина, дом вскоре оказался брошен.

«Нет, — сказал сам себе менестрель, изучающе присмотревшись к доскам и гвоздям на двери. — Нет, я не собираюсь оставаться здесь жить. Нет! Зачем мне это?»

И тут же, аккуратно убрав с самого низкого окна всё, что могло помешать протиснуться в проём, эльф осторожно спрыгнул на пол и осмотрелся. Бродяга помнил, как здесь звучали голоса, пахло едой и дровами, ощущался запах людей, но теперь всё выветрилось, остался лишь едва ощутимый аромат давно срубленного дерева.

Дом покидали не в спешке. По всему было похоже, что после смерти старого хозяина семья и слуги бережно вывезли всё ценное, а никому теперь не нужный дом просто оставили, защитив от непрошенных лесных гостей. Только никто не рассчитывал, что забраться в оставленное жилище могут не только звери и птицы.

На миг эльфу подумалось: родня почившего вождя Борона, если приедет сюда, будет не рада вторжению, но тут же успокоил себя тем, что может считаться другом изгнанников и просто присматривает за домом.

Пройдясь по коридору, менестрель понял: далеко не все двери удаётся легко открыть, зато через окно попасть в любое помещение не представляло проблем. Почему-то Нолдо казалось, брошенное жилище радо непрошенному гостю и согласно стать для беглеца приютом, когда это необходимо.

— Грустит ночами старый дом, — сама собой родилась мелодия. — В нём поселились мрак да ветер.

А дому снится на рассвете

Всё чей-то шёпот под окном.

Он просыпается, волнуясь,

И, затаив дыханье, ждёт,

Что кто-то дверь его резную

С привычным шумом распахнёт.

Но тихо всё. Во мраке комнат

Ткут паутину пауки,

Да половицы