Брак по расчету. Златокудрая Эльза - Евгения Марлитт

— Вы просто дьявольски холодны и злобны! — воскликнул он, дрожа от гнева. — Я согласен, вы вправе проучить меня, потому что я провинился перед вами, но ведь я готов все исправить! Выслушайте меня спокойно, и вы, несомненно, раскаетесь в своей жестокости. Я прошу вашей руки. Вам, конечно, известно, что я обеспечу своей жене блестящее положение в обществе.

Он с торжествующей улыбкой посмотрел на Елизавету, ожидая, что она будет вне себя от радости. В самом деле, какая перспектива, какой взлет для бедной девушки: попасть в высшее общество, быть принятой при дворе, иметь роскошные туалеты, экипажи, дворец… Елизавета, вне всякого сомнения, должна быть признательна ему, Гольфельду.

Но этого почему-то не случилось. Елизавета гордо вскинула голову и, отступив на шаг, спокойно произнесла:

— Очень сожалею, господин фон Гольфельд, но вы могли бы избавить себя от этой неприятной минуты. После всего того, что я сказала вам, я совершенно не понимаю, как вы могли заговорить о подобном. Но раз вам непременно надо это услышать, я заявляю: наши пути расходятся.

— Что?!

— И я никогда не соглашусь принять ваше предложение.

Гольфельд какое-то время смотрел на нее, ничего не соображая, и не мог произнести ни слова. Его лицо стало бледным, зубы впились в нижнюю губу.

— Вы зашли в своей игре слишком далеко, раз решились дать мне подобный ответ, — сказал он сдавленным, хриплым голосом.

Елизавета презрительно усмехнулась и отвернулась. Это движение привело его в ярость.

— Причину… Я хочу знать причину! — пробормотал он, вновь став между Елизаветой и дверью, к которой она устремилась, и, схватив девушку за платье, попытался удержать ее.

Она испугалась и отошла вглубь павильона.

— Оставьте меня! — задыхаясь, крикнула она. Страх почти лишил ее голоса, но она, собравшись с силами, гордо вскинула голову и проговорила: — Если вам незнакомо понятие чести, я буду вынуждена пустить в ход свое оружие. Так вот, я глубоко презираю вас и ненавижу. Теперь оставьте меня и…

— И не подумаю, — злобно прошипел Гольфельд, не дав ей договорить.

Его до этого бледное лицо теперь горело, он был вне себя от страсти и бросился к Елизавете, как хищный зверь. Она подбежала к окну и попыталась открыть его, чтобы выскочить, но вдруг словно приросла к полу от страха. Из кустов, росших у самого окна, на нее смотрело ужасное лицо. Елизавета лишь с трудом узнала Берту. Она вздрогнула и отшатнулась. Гольфельд схватил девушку и сжал ее в объятиях; пребывая в сильном возбуждении, он не заметил искаженного лица в окне. Чтобы не видеть его, Елизавета закрыла лицо рукой. Она чувствовала на руке горячее дыхание своего мучителя, его волосы касались ее щеки, она содрогалась, но силы оставили девушку, и даже ни один звук не слетел с ее уст. Увидев Гольфельда, Берта угрожающе подняла кулаки, явно намереваясь разбить стекло, но вдруг повернула голову, словно услышав какой-то шум, а затем повернулась, опустила руки, громко захохотала и исчезла в кустах.

Все это было делом нескольких секунд. Услышав хохот, Гольфельд испуганно поднял голову. Его взор, казалось, хотел проникнуть в кусты, где исчезла Берта, но он тотчас снова перевел его на девушку, которую держал в своих объятиях и теперь еще сильнее прижал к своей груди. Гольфельд совершенно не думал о том, что в открытую дверь павильона его могли увидеть. Он позабыл, что Елена должна вот-вот прийти сюда, и не заметил, как она появилась на пороге, опираясь на руку брата. За ними показалась баронесса, лицо которой выражало сильнейшее недовольство.

— Эмиль! — воскликнула она срывающимся от гнева голосом.

Он вздрогнул и растерянно осмотрелся. Его руки невольно опустились.

Елизавета схватилась за спинку ближайшего стула. На этот раз резкий голос баронессы показался ей прелестной музыкой, так как он избавил ее от мучений. А ближе к ней стоял высокий стройный человек, при виде которого ее замерший было пульс забился сильнее. Ей хотелось броситься перед ним на колени и умолять его: «Огради меня от этого человека, я избегаю его и отворачиваюсь от него, как от греха!» Но какой взгляд она встретила! Неужели эти глаза с холодным уничтожающим блеском еще несколько дней тому назад с такой нежностью взирали на нее?

Елена, окаменев, смотрела на эту сцену. Внезапно она выдернула свою руку и, шатаясь, направилась к Елизавете. Она ни минуты не сомневалась в том, что предложение Гольфельда принято и союз заключен.

— От души поздравляю вас, дорогая Елизавета! — горячо воскликнула она, не в силах сдержать слезы, и взяла дрожащие руки девушки в свои. — Эмиль дает мне в вашем лице милую сестру. Любите меня, и я буду до гроба благодарна вам. Не будь так мрачна, Амалия, — обратилась она к баронессе, которая продолжала стоять на пороге, как соляной столб. — Разве ты не хочешь счастья Эмилю? И разве Елизавета не удовлетворяет твоим требованиям к той, которая в будущем должна стать близка тебе? Она молода, богата, щедро одарена природой, из древнего рода с известным именем…

Она испуганно остановилась. Только теперь в застывшие члены Елизаветы начала возвращаться жизнь и она начала понимать то, что ей говорила Елена. Рывком высвободив свои руки и высоко вскинув голову, она дрожащим голосом произнесла:

— Вы ошибаетесь, сударыня, я не дворянка.

— Как? Разве вы не имеете бесспорного права носить имя фон Гнадевиц?

— Да, но мы отказываемся от этого права.

— И вы действительно хотите пренебречь такой удачей?

— Я не могу себе представить, чтобы истинное счастье могло зависеть от простого звука.

Ясно чувствовалось, что она изо всех сил старалась придать своему голосу уверенность.

Тем временем баронесса подошла ближе, начиная понимать, что здесь происходит. В душе она чрезвычайно злилась на своего сына — ведь он не спросил ее материнского совета и согласия, к тому же его избранница была ей ненавистна. Но она прекрасно знала, что ее возражения вызовут только презрительную усмешку сына и еще больше укрепят его в своем решении. Баронесса видела также, что Елена принимает горячее участие в этом деле, и чувствовала, что от этого и сын, и она сама только выиграют. Поэтому она решила изобразить всепрощающую и все понимающую мать, но, услышав последние слова Елизаветы, решила пока помолчать. У надменной дворянки мелькнула мысль, что эта девушка своим упорством может все испортить, значит, нужно «подлить масла в огонь».

— Мы имеем здесь дело с чисто мещанскими взглядами, — сказала она Елене, которую возражение Елизаветы до крайности удивило, и язвительно продолжила, обращаясь к Елизавете: — Вероятно, какие-то веские причины заставляют вас бояться света?

— Нет никаких причин, заставляющих меня избегать света, — возразила та, уже вполне овладев собой. — Мы гордимся своим именем, потому что оно чистое и честное и не хотим менять его на имя, приобретшее свою славу благодаря чужим слезам и поту.

— О, как возвышенно! — со злой иронией заметила баронесса.