ИнтерКыся. Дорога к "звездам" - Владимир Кунин

Встать он не смог. Ноги подламывались, руки тряслись, каждое движение усиливало ТАМ дикую боль, тошнило, раскалывалась голова.

Тимур на четвереньках дополз до кресла, где валялись вещи дяди Вити, вытащил из кобуры пистолет, снял с предохранителя, дрожащими руками оттянул кожух и загнал патрон в ствол.

Вот когда пригодились игры с пистолетом дяди Вити, в минуты его благодушного настроения!..

На коленях Тимур подполз к тахте, на которой храпел дядя Витя, и выстрелил ему прямо в лицо.

Пистолет сам выпрыгнул из рук Тимура и с глухим стуком упал на пол. А дядя Витя дернулся и захрапел еще сильнее. В горле у него что-то заклокотало, и Тимур увидел, что у дяди Вити нету почти половины лица. Одно кровавое месиво...

Но дядя Витя храпел так громко и так страшно, что Тимур двумя руками поднял пистолет с пола и стал стрелять в это бывшее лицо, пока дядя Витя не перестал храпеть, а в пистолете не кончились патроны.

* * *

... Потом была «колония». Это как тюрьма, но только на свежем воздухе. Про тюрьму Шура Плоткин когда то писал статью и одно время там часто бывал. А когда возвращался домой, хватался за голову и очень многое мне рассказывал. И лицо у него при этом было такое, будто у него болят все-все зубы!..

Так как Тимуру Зайцеву было только девять лет, его не судили. Отправили в колонию. Но не во всамделишную, а в Дом-интернат для трудновоспитуемых детей. Это под Москвой — между Тарасовкой и Челюскинской. У бывшего поселка «Старых большевиков».

Вообще-то там было все как в настоящей тюрьме или колонии. Только охранники назывались «воспитателями». И пацанов заставляли учиться в школе. Но школа была тоже тюремного типа, а учителя почти все — суки. Кроме двух-трех, которых потом и выгнали за это.

Среди пацанов — от восьми до четырнадцати — порядки были еще хуже, чем в тюрьме или взрослой колонии. У взрослых хоть «паханы» есть... «Авторитеты», «воры в законе». Они порядок соблюдают, и все вокруг них живут по их правилам.

А у пацанов — беспредел! Каждый хочет быть «крутым», малолеток «опускают» — ну то есть делают с ними всякие гадости...

Но Тимура там никто не трогал и не обижал.

Тимур Зайцев «чалился» по «тяжелой статье» — за умышленное убийство, и пацаны его за это уважали. А старшая «крутизна» даже подкармливала и защищала, если какой-нибудь «бык» из новеньких вдруг начнет возникать. Но и самому иногда приходилось отмахиваться!..

И Тимур показал мне шрам на правой брови. Почти такой же, как у меня и у Мастера.

А в один прекрасный день начальство вдруг забегало со взмыленной жопой, затеяло жуткую «понтяру»! Заставили пацанов весь дом выскрести, вычистить, вымыть, покрасить... Дорожки вокруг дома желтым песком посыпали, края дерном обложили... Ну, цирк!

Повели пацанов в баню, постригли, отмыли, переодели во все чистое и новое и сказали, что завтра утром к ним приедет делегация американской полиции. И чтоб никто особо рот не раскрывал, а то американцы улетят, а вы здесь останетесь. Намек поняли?..

Утром на территорию «Дома» вкатилось с десяток черных «Волг», и наши мудаки из МВД были все, конечно, в форме, а американцы в гражданском. Такие обыкновенные толстые высокие дядьки и тетки средних лет. Причем и белые, и черные. А наши — только белые.

Но одна американская полицейка была моложе всех, и не белая и не черная. Просто — будто сильно загорелая. Но красивая. Фигура — отпад! Старшие пацаны глаз с нее не сводили.

А переводчик только один. И ему никак не разорваться. Хорошо еще, что доктор Хотимский Сергей Яковлевич немного по-английски кумекал. Он был еврей и хороший. Жил в соседнем флигельке для вольнонаемных. С женой и дочкой Машей. Ей тоже было девять лет. Сейчас они в Израиле...

Так вот, эта молодая красивая загорелая полицейка подвела Сергей Яковлевича к Тимуру, и Сергей Яковлевич ей все про Тимура рассказал.

Когда эта полицейка узнала, что у Тимура никого нет, она через Сергея Яковлевича спросила — не хочет ли Тимур уехать в Америку?

А Тимуру было все по херу — хоть в Рязань, хоть в Америку. Лишь бы отсюда вырваться.

Через того же Сергея Яковлевича полицейка рассказала Тимуру, что ее зовут Рут Истлейк, ей тридцать один год и у нее недавно умер муж. Был патрульным полицейским. Спокойненько сидел в машине и разговаривал по радио, а тут разрыв сердца. И все. Они десять лет жили и детей у них не получалось. И ей одной очень скучно. И если Тимур согласен...

На том и расстались.

А через месяц Рут Истлейк снова прилетела в Москву, куда-то заплатила пятнадцать тысяч долларов, которые они с мужем копили на отдельный домик, усыновила Тимура сначала на московской территории, а потом, когда прилетели в Нью-Йорк, то и здесь намудохалась с разными документами. Хоть и работает в полиции. Поэтому теперь он — Тим Истлейк, а не Тимур Зайцев.

* * *

— Сейчас я тебя с ней познакомлю, — сказал Тимур. — У тебя как с английским?

— Нормально, — ответил я.

— Ой, а чего это я спрашиваю?! Я же с тобой говорю... — растерянно спохватился Тимур. — Слушай, а как я с тобой говорю? По-какому?..

— По-шелдрейсовски.

— Это как?..

— Потом объясню. Будешь представлять меня — скажешь, что меня зовут Мартын. Можно просто — Кыся. И что я русский.

— Так ты еще и русский?! Ну, везуха! — радостно закричал Тимур на весь вагон по-русски.

Редкие, сонные пассажиры разом открыли глаза и повернулись к нам, услышав незнакомый язык. Но наверное, сочли Мальчика сумасшедшим, потому что он кричал это никому. Всего лишь в свой чуть приоткрытый рюкзак, который лежал у него на коленях.

— А откуда? — спросил меня Тимур. — Не москвич?

— Петербуржец, — ответил я из рюкзака.

— Отпад!.. — восторженно сказал Тимур, встал и повесил рюкзак на одно плечо. — Ну, Кыся, по весу ты просто — Майк Тайсон!

Я слегка выглянул из рюкзака. Тимур увидел, что я высунул голову наружу, и одобрительно сказал:

— Давай, давай, крути башкой! Запоминай. Мало ли что?.. Восемьдесят вторая улица, Джексон Хайте. Квинс. Седьмая сиреневая линия. Я тебе потом план покажу...

* * *

Когда-то в Германии, с семейством Шрёдеров и Манфреди, а потом и с Фридрихом фон Тифенбахом мы часто смотрели по телевизору теннис. И я волей-неволей узнал всех «звезд» — американцев Андрэ Агасси, и Пита Сампраса, и Джима Курье, и Майкла Чанга... Короче говоря, всех! Но для меня, как для русского Кота, на первом месте стоял, конечно, наш Кафельников.

Но в Германии был теннисист, которому поклонялись все немцы. И не только немцы. Такой рыжий парень — Борис Беккер.

Помню, все киевские Коты и Кошки, эмигрировавшие в Мюнхен по «еврейской линии», обычно до хрипоты спорили — еврей Беккер или нет? И в конце концов сходились на том, что звезда мирового тенниса Борис Беккер — несомненно еврей!