По тонкому льду - Георгий Брянцев

– Да, бегу. Ведь я не отдыхал со вчерашнего дня.

Гизела проводила меня, немного озадаченная и взволнованная. Спать спокойно она уже не будет.

Я вышел и быстро зашагал в противоположный конец города. Мне надо было еще повидать Пейпера.

Беседа с Гизелой вселила в меня уверенность в успехе задуманного плана.

Все начиналось хорошо. Правда, вторым, но необходимым условием успеха было участие в деле Пейпера. Но я не сомневался, что он согласится.

Я торопился. Время – двенадцать ночи. Как бы не застать Пейпера спящим!

Тогда придется вызывать хозяина дома, объясняться. Но избежать услуг хозяина все же не удалось. И не потому, что его квартирант спал. Пейпера вообще не было дома.

– Он раньше часа редко возвращается, – пояснил хозяин. – Если уж очень нужен, подождите.

Да, он был нужен, очень нужен. Я сел за стол в его комнате и при свете восьмилинейной керосиновой лампы стал просматривать аккуратно сложенные немецкие газеты.

Пейпер явился ровно в час. Меня он встретил без удивления, решив, видимо, что нужна информация. Так думал я. А он сказал:

– Как хорошо, что вы пожаловали. Ведь я уезжаю.

Сердце мое екнуло. Этого не хватало! Значит, все летит к шутам! С моих губ сорвался сразу десяток вопросов: куда, зачем, почему?

Пейпер объяснил. Болезнь прогрессирует. Надо серьезно лечиться.

Начальство предложило отпуск. Он едет в Австрию. Наверное, послезавтра.

– Но вы можете задержаться? – взмолился я. – Дня на три-четыре.

Пейпер успокоил меня. На такой срок – конечно, и говорить не стоит.

Он вынул из чемодана большую консервную банку, ловко вскрыл ее и выложил содержимое в глубокую тарелку. Это были засахаренные белые сливы.

Крупные, одна в одну. Появились ложки. Пейпер предложил угощаться.

Отказаться от такого деликатеса было невозможно, и я подсел к столу.

– Я из бильярдной, – признался Пейпер. – Это моя страсть. Сейчас вот шел и думал о вашем приятеле. Все произошло на моих глазах. Когда вбежали гестаповцы, он, видно, сразу понял, что это за ним, и быстро направился к заднему выходу. Но они крикнули: "Стой!" – и бросились следом. Потом началась стрельба. Трудно сказать, сколько сделал выстрелов ваш друг, но последнюю пулю он приберег для себя Мне жаль его. По-человечески жаль Да да, фортуна разведчика очень капризна. Это хождение по тонкому льду. Неверный шаг, лед треснул – и гибель без возврата.

Вспомнив Андрея, мы оба загрустили. Слова как-то сами по себе иссякли.

Пейпер вторично полез в чемодан, и на стеле появилась бутылка арманьяка.

– Давайте выпьем по глоточку, – предложил он.

Я кивнул. Мы выпили по стопке этой жидкости, неведомо как попавшей в Энск. Она напоминала одновременно и водку, и коньяк.

– У вас есть своя служебная комната на аэродроме? – спросил я.

Пейпер ответил утвердительно.

– И есть шкаф, в котором вы храните документы?

– Ну конечно! И даже обитый железом.

– Давайте рассуждать отвлеченно, – продолжал я. – Допустим на минуту, что к вам является из Берлина или из штаба фронта офицер, и первое, с чего начинает, – предлагает вам открыть сейф и показать его содержимое.

– Ну и что же? – усмехнулся Пейпер. – Не вижу в этом ничего необычного.

– Значит, бывают такие случаи?

– Сколько угодно.

– Так, – я препроводил в рот сочную сливу, прожевал ее, проглотил и заговорил вновь: – Еще вопрос. Вы знакомы с начальником местного гестапо?

Пейпер ответил, что, к его величайшему удовольствию, не удостоился пока такой чести.

– А видели его когда-нибудь?

– Нет, и не стремлюсь. Болтают, что он похож на Геббельса и считает себя полноценным представителем чистой расы, болтают также, что он вероломный и опасный человек.

Я покивал и спросил:

– А что, если вы однажды явитесь к начальнику гестапо, представитесь каким-нибудь чином и предложите ему открыть личный сейф?

Пейпер от души рассмеялся и стал вторично наполнять стопки.

– Блестящий ангажемент! – воскликнул он. – Трудно представить себе что-либо безрассуднее подобной затеи. Особый вид самоубийства. Это все равно что сунуть голову в пасть тигра. При одном виде гестаповцев у меня слабеет живот. Давайте лучше выпьем еще по одной.

– Не возражаю. Но я не шучу, а говорю серьезно.

Пейпер часто-часто заморгал, поставил на стол поднятую рюмку и, еще не веря мне или не доверяя собственным ушам, произнес:

– Ну это черт знает что! Неужели так можно? Нет-нет, такой кусок явно не по моим зубам.

– Наша задача: сделать из невозможного возможное. Вся операция отнимет у вас максимум десять-пятнадцать минут.

– До этого надо додуматься!

– Вот я и додумался На вас будет форма оберштурмбаннфюрера Вы явитесь не в гестапо, а на квартиру Земельбауэра. Вы представитесь лицом, одна фамилия которого заставит гестаповца вытянуть руки по швам.

– Вы это серьезно? – проговорил Пейпер. – Чистейшее безумие! Для вас, конечно, риск не составляет ничего нового, вы человек тренированный, а я…

Грандиозность вашего плана коробит меня. Трудно заранее предвидеть, как обернется такой визит и какие будут последствия. А вдруг он наставит на меня пистолет?

– Ну уж сразу и пистолет. А у вас, если надо, будет и пистолет, и граната. Но до этого дело не дойдет. Уж поверьте мне. Я объясню вам кое-что.

Пейпер заерзал на стуле, сел поудобнее, вытер платком лоб и уставился внимательно на меня. Только сейчас я подметил в его взгляде живой интерес.

Я рассказал ему. В наши руки попал доверенный человек гестапо. От него мы узнали, что Земельбауэр скрывает от своего начальства очень серьезные документы. Если об этом разнюхает Гиммлер или Кальтенбруннер, начальнику энского гестапо не сносить головы. Достаточно сказать Земельбауэру, что этот человек арестован и сидит в подвале в Берлине, как он из грозного тигра превратится в жалкого котенка.

– Что вы скажете теперь, господин Пейпер? – закончил я свой рассказ вопросом.

Он еще раз вытер платком влажный лоб, взъерошил негустую шевелюру и решительно опрокинул в рот вторую рюмку.

– Ваше предложение неприятно поколебало у меня веру в самого себя, – мужественно признался он. – Я, видимо, неполноценный немец. С брачком. Я не особенно храбр. Печально, конечно. Но это уж ошибка господа-бога. Отец мой был отчаянным человеком, а вот у меня слабинка.

Я рассмеялся: