Анж Питу - Александр Дюма

Майяр молча смотрит на Бийо и пожимает ему руку.

Рукопожатие говорит: «Мы друзья!»

Взгляд говорит: «Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, рассчитывайте на меня».

Майяр вновь обрел на этих женщин влияние, которое еще увеличилось оттого, что они перед ним провинились.

Но Майяр – старый моряк, он вышел из народа и знает это море предместий, которое поднимается от малейшего ветерка и утихает от одного-единственного слова.

Он умеет направлять эти народные волны – лишь бы народ позволил ему сказать несколько слов.

Впрочем, сейчас как раз подходящий случай, все затаив дыхание слушают Майяра.

Майяр не хочет, чтобы парижанки разрушали коммуну, то есть единственную власть, которая их защищает; он не хочет, чтобы они уничтожали акты гражданского состояния, которые удостоверяют, что не все их дети – ублюдки.

Речь Майяра, непривычная, резкая, насмешливая, произвела свое действие.

Никто не будет убит, ничто не будет предано огню.

Но женщины хотят идти на Версаль.

Там сосредоточено зло, там ночи проходят в оргиях, пока парижане голодают. Это Версаль все пожирает. В Париже не хватает пшеницы и муки, потому что муку везут из Корбея мимо Парижа прямо в Версаль. Этого бы не было, если бы Булочник, Булочница и Маленький подмастерье были в Париже, Этими прозвищами нарекли короля, королеву и дофина, этих самой природой назначенных раздатчиков хлеба.

Женщины пойдут в Версаль.

Раз они объединились в войско, раз у них есть ружья, пушки, порох, а у тех, кому не досталось ни ружей, ни пороха, – пики и вилы, у них должен быть свой генерал.

Почему бы и нет? У Национальной гвардии ведь есть генерал.

Лафайет генерал мужчин.

Майяр будет генералом женщин.

Лафайет командует этими бездельниками гренадерами, которые кажутся запасниками, так мало от них проку, меж тем как нужно сделать так много.

Майяр будет командовать действующей армией. Без улыбки, не моргнув глазом, Майяр соглашается. Майяр – генерал, главнокомандующий парижскими женщинами.

Поход будет недолгим, но решительным.

Армия, которой командовал Майяр, была настоящая армия.

У нее были пушки, правда без лафетов и колес, но их погрузили на телеги.

У нее были ружья, правда, у многих не хватало курков и собачек, но зато у каждого был штык.

У нее была куча другого оружия, правда, довольно громоздкого, но все-таки оружия.

Женщины насыпали порох в носовые платки, в чепцы, в карманы и среди этих живых патронных сумок прогуливались артиллеристы с зажженными фитилями.

Только чудом новоявленная армия не взлетела на воздух во время этого невиданного путешествия.

Майяр сразу оценил дух своей армии. Он понял, что не сможет удержать ее на месте, не сможет приковать к Парижу; единственное, что в его силах, – провести ее на Версаль и, придя туда, воспрепятствовать злу, которое она способна совершить.

Эту трудную, героическую задачу Майяр выполнит.

Итак, Майяр подходит к девушке и снимает с ее шеи барабан.

Умирающая с голоду девушка не в силах нести его. Она отдает барабан, соскальзывает по стене и падает головой на каменную тумбу.

Мрачная подушка.., подушка голода!..

Майяр спрашивает ее имя. Ее зовут Луизон Шамбри. Она делала деревянные скульптуры для церкви. Но кто нынче думает о том, чтобы украшать церкви красивой резной мебелью, красивыми статуями, красивыми барельефами?

Чтобы не умереть с голоду, она стала цветочницей в Пале-Рояле.

Но кто покупает цветы, когда не хватает денег на хлеб? Цветы, эти звезды, сверкающие в мирном небе достатка, вянут под ветром бурь и революций.

Лишившись возможности вырезать фигурки из дуба, лишившись возможности продавать розы, жасмин и лилии, Луизон Шамбри взяла в руки барабан и стала бить этот ужасный набат.

Та, кто собрала всю эту печальную депутацию, отправится в Версаль на телеге, ибо она слишком слаба и не может идти пешком. Когда войско дойдет до Версаля, она вместе с двенадцатью другими женщинами потребует, чтобы их допустили во дворец; она станет голодным оратором, защищающим перед королем дело голодающих.

Это предложение Майяра было встречено рукоплесканьями.

Таким образом, Майяр разом разрушил все враждебные намерения.

Женщины толком не знали, почему идут именно в Версаль, они толком не знали, что будут там делать.

Теперь они узнали: они идут в Версаль, чтобы депутация из двенадцати женщин во главе с Луизон Шамбри обратились к королю с просьбой именем голода пожалеть народ.

Собралось почти семь тысяч женщин.

Они пустились в путь, они шли вдоль набережных.

Но когда они дошли до Тюильри, раздались громкие крики.

Майяр взобрался на каменную тумбу, чтобы видеть все свое войско.

– Что вы хотите? – спросил он.

– Мы хотим пройти через Тюильри.

– Невозможно, – сказал Майяр.

– Почему невозможно? – закричали наперебой семь тысяч голосов.

– Потому что Тюильри – королевский дом и королевский сад; потому что проходить через него без дозволения короля значит оскорбить короля, более того, – это значит покуситься в лице короля на всеобщую свободу.

– Ну что ж, – согласились женщины, – тогда попросите позволения у охранника.

Майяр подошел к солдату швейцарской гвардии и, сняв треуголку, учтиво попросил:

– Друг мой, позвольте этим дамам пройти через Тюильри, не причинив, как и обещал, ни малейшего ущерба сада не будет причинено никакого ущерба.

Вместо ответа швейцарец вынул свою длинную шпагу и напал на Майяра.

Майяр выхватил свою, которая на целый фут короче, и скрестил с его шпагой. Тем временем одна из женщин подбежала к швейцарцу, ударила его палкой от метлы по голове и он упал к ногам Майяра.

Майяр вложил свою шпагу в ножны, взял шпагу швейцарца под мышку, придерживая оружие женщины локтем другой руки, поднял треуголку, упавшую во время поединка, вновь надел на голову и продолжил путь через Тюильри, не причинив, как и обещал ни малейшего ущерба растениям.

Покуда Майярово войско движется через Королевскую аллею в направлении Севра, где ему предстоит разделиться на две группы, посмотрим, что происходит в Париже.

Десять тысяч женщин, которые чуть не утопили избирателей, чуть не повесили аббата Лефевра и Майяра и чуть не сожгли Ратушу, не могли не наделать шума.

На этот шум, который разнесся до самых окраинных кварталов столицы, примчался Лафайет.