Лесной бродяга - Габриэль Ферри

— Розбуа! — воскликнул Хосе. — Плюнь ты на этого негодяя и займись-ка метисом; он — главное зло, а также и его отвратительный папаша!

— Ну нет, скажу вам, это само небо предает в наши руки зачинщика этого злостного нападения на нас! — проговорил Красный Карабин с сдержанным озлоблением в голосе. — Это же Бараха!

Притаившись над выступом скалы, почти невидимый сквозь густую завесу зелени, стоял на четвереньках человек, фигуру и позу которого зоркий глаз канадца скорее угадывал, чем различал. Он оставался неподвижен, не решаясь еще раздвинуть зеленую завесу, скрывавшую от него то, что происходило внизу.

— Подай чуть в сторону винтовку, Хосе, — сказал канадец. — Ну, вот так, чтобы ствол не был виден из-за камня… Ну, теперь…

Выстрел испанского охотника прервал канадца, который, занимая менее выгодную в данный момент позицию, уступил свой выстрел и дело общей мести бывшему микелету.

Сраженный наповал Бараха растянулся во всю длину, точно раненая змея, и, потеряв точку опоры, соскользнул по гладкому скату скалы, увлекая за собой и часть зеленой завесы, и упал прямо в Золотую долину.

Здесь в последних конвульсиях агонии судорожно сжимавшиеся руки его провели длинную борозду по усеянной золотом почве. Благодаря какому-то невероятному случаю, зеленая завеса лиан, которую он увлек за собою во время падения, точно волею Провидения, надежно прикрыла собою сокровища Золотой долины, скрыв их от глаз посторонних людей. А теперь, со смертью Барахи, тайну этого рокового сокровища, стоившего жизни всем, кто мечтал обладать им, знали только Диас и трое белых охотников.

Что же касается Барахи, то он вполне искупил свои преступления. Закон возмездия обрушился на него со всей своей неумолимой справедливостью. Нравственные мучения, пережитые им у столба пытки, вполне отомстили ему за мучения Ороче, и, как гамбузино погиб, унося с собой в бездну свое золото, Бараха тоже испустил свой последний вздох на тех сокровищах, завладеть которыми он так упорно стремился.

— Мерзавец теперь зарылся по горло в золото! — философски заметил Хосе.

— Бог справедлив! — прибавил канадец.

И трое охотников обменялись взглядами, в которых читалось сознание справедливости постигшей Бараху участи.

— Вот теперь поищи, чертов метис, обещанное тебе сокровище, — злорадно прошептал испанец.

Небо понемногу заволакивалось, и ближнее эхо долины повторяло глухие раскаты отдаленного грома. Далекая еще гроза теперь заметно приближалась и вскоре должна была разразиться над Туманными горами.

— Нам предстоит тяжелая ночь, — сказал Красный Карабин, — придется бороться одновременно и против людей, и против рассвирепевшей стихии! Друзья, выкопайте ямки, положите туда лишние припасы оружия и как следует прикройте камнями, чтобы дождь не промочил их… Хорошо, так! — прибавил он, помогая Хосе привести в исполнение этот план.

В это время до осажденных донесся аромат жарившейся на костре у индейцев дичи.

— Вот негодяи! — заметил Хосе, тонкое обоняние которого сейчас же уловило этот запах. — Да они нарочно дразнят нас, чтобы голодом принудить к сдаче!

И охотник, как известно, был прав.

Но тут новое обстоятельство отвлекло внимание друзей.

— Взгляните-ка, — воскликнул Фабиан, — только что щит из буйволовых шкур шевельнулся! Кроме того, я видел, — продолжал он, — за этой грудой шкур красные тесемки Эль-Метисо.

Действительно, за прикрытием из буйволовых шкур Кровавая Рука и метис стояли на коленях, держа наготове свои ружья, а на скате долины притаились индейцы, ежеминутно готовые выскочить из своей засады. Но чтобы попасть хотя в одного из них, охотники непременно должны были направлять свои ружья сбоку, вследствие чего стволы их высовывались из амбразур между камнями.

— Как Бог свят, — воскликнул вполголоса Хосе, — вот индеец, которому жизнь, как видно, надоела, или же он намерен произвести рекогносцировку в Золотой долине.

При этом он указал одновременно глазами на руку индейца, раздвигавшего кусты, окаймлявшие эту скалистую гряду в той части, где она сливалась с долиной.

— Подвиньтесь немного направо, — произнес скороговоркой старый охотник, обращаясь к Фабиану. — Хосе находится слишком близко против него, чтобы попасть, не подвергая самого себя опасности быть подстреленным!

Фабиан поспешно повиновался.

— Воистину, этот апач лишился ума, — продолжал Хосе, — смотрите, он будто умышленно старается привлечь на себя наше внимание и выстрел с нашей стороны: так явно он дает нам понять о своем присутствии.

Действительно, краснокожий — пока была видна только одна его рука — шевелил кусты с удивительной настойчивостью, делая это или по неловкости, или умышленно, с определенной целью, так как нельзя было не заметить этого беспрерывного движения.

— Может, это военная хитрость, имеющая целью специально привлечь наше внимание в ту сторону, — заметил Хосе, — но будьте спокойны, я смотрю всюду и ничто не укроется от меня!

— Будь то хитрость или что иное, но я во всяком случае держу его под прицелом, — проговорил канадец, — и отсюда могу отстрелить ему кисть руки. Подвинься еще, если это возможно, Фабиан, мне надо направить ствол немного левее, ведь если рука у него здесь, то тело должно находиться чуть в стороне. Ну, вот и прекрасно, теперь я занимаю превосходную позицию!

Едва канадец произнес последнюю фразу, как резкий пронзительный звук, как будто крик большой хищной птицы, прозвучал над головами охотников. Кусты перестали шевелиться, а рука краснокожего исчезла.

Ни Хосе, ни Фабиан, ни сам Розбуа не смогли определить с уверенностью, был ли тот звук условным сигналом краснокожих или криком одного из коршунов, которые кружились над пирамидой.

Вот оглушительный удар грома, многократно повторенный эхом горных ущелий, распугал стервятников. Перед готовой вскоре разразиться грозой искали убежища все объятые страхом живые существа. Казалось, сама земля старалась скрыть свой лик перед гневом стихии. Одни лишь люди не унимались, продолжая выжидать удобный момент, чтобы половчее прикончить друг друга.

— Краснокожий дьявол не замедлит вернуться, — говорил канадец, не желавший отказываться от возможности разделаться еще с одним врагом.

Готовая открыть огонь по любому, кто покажется на открытом пространстве между грядой скал и подошвой пирамиды, двустволка Розбуа пока оставалась в бездействии, нацеленная на кусты, которые теперь даже стихший перед надвигающейся грозой ветер не шевелил.

— Ну, вот бездельник и возвращается! — удовлетворенно воскликнул Красный Карабин. — Безнаказанность сделала его дерзким! Но клянусь всеми чертями, в жизни еще не видел, чтоб индейский воин вел себя подобным образом! Это прямо-таки отчаянный бедолага, вероятно, поклявшийся, что даст продырявить себе череп при первом же удобном случае!

И в самом деле, странное поведение индейца, казалось, оправдывало предположение, что он принадлежал к числу изредка встречающихся своих собратьев, которые, подобно древним галлам, некогда столь же диким, как и краснокожие сыны американских пустынь, дают самые невероятные обеты.