Сочинения в двух томах. Том 1 - Макс Пембертон

Мы сделались слишком циничны. Даже Мак-Шанус и тот не считает свои оды достойными печати.

— Они погибнут вместе со мной в могиле аббатства, — ответил он. — И только спустя тысячу лет какой-нибудь профессор из Новой Зеландии поведает миру о том, что написал Мак-Шанус.

— Время — самая истинная критика, — воскликнула мисс Астон.

Мак-Шанус взглянул на меня, как бы желая сказать: «Однако она того… достаточно опытна в том, что касается времени».

Я обратился к Анне Фордибрас, прося ее защитить поэтов.

— Двадцатое столетие не дает нам возможности уединиться, — сказал я, — а поэты не могут без уединения. Мы все время живем среди толпы. Даже путешествие на яхте устарело теперь. Люди стремятся туда, где они могут показаться другим людям. Тщеславие охватило всех… Все желают казаться лучше, чем другие.

— На свете есть женщины, которые не знают, что такое тщеславие, — сухо заметила мисс Астон. — Мы живем нашим внутренним миром, и жизнь каждой из нас — наша собственная. Все наше существование — одно уединение. Мы большей частью бываем одни, даже когда многие окружают нас.

— Это комплимент моему другу Фабосу! — воскликнул Мак-Шанус, торжествуя. — Позвольте мне иметь честь проводить вас в казино, леди, ибо такой человек, как он, не может быть вам компанией. Нет никакого сомнения, что он переманит мисс Фордибрас в другую партию, когда они покончат с поэтами. Не правда ли, доктор?

Я ответил ему, что буду, конечно, в восторге, и все мы отправились в казино. Тимофей увлекся игрой, и я остался один с мисс Фордибрас. Мы с нею не стремились войти в здание казино, а так как на берегу было сравнительно мало публики, то мы могли держаться в стороне, наслаждаясь видом луны, рисовавшей золотистые островки на поверхности спящего моря, и прислушиваясь к музыке в казино.

— Завтра в это время, — сказал я, — моя яхта будет ближе к Ушонту, чем к Дьепу.

Она робко взглянула на меня. Редко приходилось мне видеть такое красивое и в то же время такое трогательное лицо.

— Ближе к уединению? — спросила она.

— Быть может, — ответил я. — В этом преимущество яхты. Вы плывете, собственно, никуда, и, если это не понравится вам, вы возвращаетесь обратно.

— И вы положительно не знаете куда?

— Положительно не знаю.

— А я знаю, — сказала она. — Вы едете преследовать моего отца…

Никогда еще в своей жизни не был я так поражен. Я знал уже, что она подозревает меня, но такой вызов почти ребенка, это открыто выраженное недоверие… нет, это было выше моего понимания!

— Зачем же мне преследовать вашего отца? — спросил я.

— Не знаю, доктор Фабос. Но вы преследуете его. Вы подозреваете его в чем-то дурном и хотите сделать нам зло.

— Дорогое дитя мое, — сказал я, — Бог свидетель, я никому не желаю зла. Вы не то говорите, что следует. То же самое чувство, которое побуждает вас говорить это, должно подсказать вам, что все то, что я намерен предпринять и сделать, — вполне справедливо, правильно… и должно быть сделано.

Я взглянул на нее. Мы подходили в это время к самой воде. Волны медленно, лениво плескались у наших ног — волны моря, которое я намеревался пересечь, дабы открыть истину, которая удивит весь мир.

Это был многозначительный момент в нашей жизни. Мы чувствовали, что это так, и не уклонялись от этого.

— О, — сказала Анна со слезами на глазах, — будь я только уверена, что вы мой друг!..

— Мисс Фордибрас, — сказал я, — верьте тому, что я говорю вам. Я буду вашим другом всегда, что бы ни случилось. Считайте меня им, прошу вас.

Мне показалось, что она хочет поведать всю историю своей жизни. Я всегда потом думал, что так оно и было в ту минуту. Но слова остались невысказанными: на нас упала вдруг чья-то тень, и когда я поднял голову, то увидел лицо человека, так близко стоявшего подле нас, что ему достаточно было протянуть руку, чтобы прикоснуться ко мне. В ту же минуту заметила его и Анна и, отойдя от меня в сторону, попросила проводить ее до казино.

— Мисс Астон беспокоится, вероятно, — воскликнула она в сильном волнении. — Пойдемте, пожалуйста! Уже девять часов.

Я поспешил исполнить ее просьбу и, перейдя через площадь, повернул с нею к казино. При свете фонаря я увидел, что лицо ее было бледно, как лучи луны, скользившие по морю. Я понял из этого, что человек тот следил за нею и что она боится его. Факт был налицо, и скрыть его было трудно.

Об этом, конечно, она не говорила со мной. Войдя в казино, она направилась прямо к ужаснейшей мисс Астон и пробормотала нечто вроде извинения за то, что опоздала. Я понял, что час доверия прошел, и слова, которые она собиралась сказать мне, никогда, быть может, не будут сказаны…

Хорошо ли, что так случилось? Бог знает. Путь, по которому долг обязывал меня идти, лежал ясно передо мной, и Анне Фордибрас не заставить меня сойти с него. Время, надеюсь, поднимет мрачный покров, и за ним я увижу солнце.

VII

АФРИКА

— И чего ради, скажи, понесло тебя к этим берегам?

Я стоял на палубе, всматриваясь в низкий африканский берег, и совсем было забыл о существовании Мак-Шануса, пока он сам не заговорил со мной. Мы выехали из Дьепа почти месяц назад. Необыкновенно быстрый ход яхты, которую я назвал «Белыми крыльями», позволил нам зайти на два дня в Гибралтар, остановиться в Порт-Гранде на островах Зеленого мыса, затем прокрейсировать на досуге вдоль плоского африканского берега до того места, где за сильным прибоем начинались горы, указывавшие на близость английских владений. Зачем, собственно, мы приехали сюда, до сих пор еще оставалось загадкой для всего экипажа. Матросы имели право назвать своего хозяина человеком ветреным, зараженным причудливыми идеями. Но они