Дикие - Мира Вольная

- Что?

Я поднимаю голову, чтобы заглянуть в глаза девушки, чтобы утонуть в расплавленном желанием и страстью серебре, чтобы увидеть, как соблазнительно она закусывает клыками губы, как проводит по ним языком. Дергает руками почти яростно, пытаясь освободиться от оков, и всхлипывает разочарованно, жалобно.

- Ты мучаешь меня. Пожалуйста, Конард, - движения еще судорожней. Кристин снова приподнимает бедра, сжимает ноги вокруг моего колена, пытаясь потереться о меня, чтобы ослабить давление, напряжение.

- Ты не представляешь, как я мучаю себя, - прохрипел, опускаясь к животу. – Ты такая же вкусная, как и была, девочка… Даже еще вкуснее…

Мышцы под моими губами напрягаются, сильнее дрожит тело, проступает испарина. Я слизываю капли пота, смакуя, растирая их на языке, обхватываю руками бедра Кристин, притягивая их ближе к своему лицу.

Вдыхаю.

Медленно, длинно.

Умопомрачительно.

И провожу языком. Еще раз и еще, слегка сжимаю губами и зубами бугорок и снова погружаю язык внутрь. Довожу ее, довожу себя. Как помешательство, на грани, на краю между пропастью и бездной.

Трещит ткань, слышатся хруст дерева и стоны, громкие, почти отчаянные.

- Я отомщу тебе, Макклин, - рычит моя грозная волчица.

- Попробуй, - я снова сжимаю бугорок губами, надавливаю на него языком. Влаги становится больше, очень много. Этот вкус забивает все вокруг, подстегивает, разжигает так, что еще немного и я кончу, даже не войдя в девушку.

- Конард…

- Да?

- Пожалуйста…

- «Пожалуйста» что?

- Сделай это, войди в меня, - снова жалобно и зло одновременно. Кристин приказывает и просит, умоляет, это возбуждает настолько, что сопротивляться невозможно. Я как загипнотизированный, как обдолбанный…

Я приподнимаюсь над ней и медленно вхожу. Медленно, потому что момент хочется растянуть, потому что хочется видеть, как еще шире становятся ее зрачки, как чаще поднимается грудь.

Но Кристин подается бедрами мне навстречу, и все летит к чертям.

Я погружаюсь в девушку одним движением.

Дрожат собственные руки, пот градом по спине, рычание – с губ, ее вкус – на языке. Он долбит по вискам и нервам, он, как дым, заполняет легкие и глотку.

От того, что руки волчицы связаны, ее грудь немного приподнята, соблазнительно напряжены соски. От них невозможно оторвать взгляд. От нее невозможно оторвать взгляд.

Она как языческая богиня, обольстительная, страстная, очень требовательная. Никакого стеснения, только раскаленная лава страсти.

Я накрываю сосок губами, продолжая двигаться в Хэнсон.

И она стонет, и подается ко мне, всхлипывает, все сильнее и сильнее натягивая ткань галстуков. Мне не нравится это, я боюсь, что она может себе навредить, и отросшими когтями просто срезаю узлы. Перехватываю ее руки, прежде чем девушка успевает коснуться меня.

Если дотронется – сорвусь.

Движения все быстрее, все яростнее. Я прикусываю ее кожу везде, где могу дотянуться, везде, где получается, оставляю следы – как метки. Пока только так.

Меня сводит с ума ее жар. Очень тугая, очень горячая, ненасытная.

- Укуси меня, - хнычет, дергается, пытаясь высвободить руки. – Укуси, Конард, - рычит, приказывает.

- Нет.

- Укуси!

Я не могу это слушать, не могу слышать. Цепи контроля над зверем и без того стали тонкими, как цепочка на двери. А поэтому закрываю рот девушки поцелуем. Вдавливаю ее, как и хотел, в себя, в матрас. И еще ускоряюсь.

Дико, очень жарко, до одури невозможно.

Удары спинки кровати о стену, шорох белья, звуки соприкосновения двух тел, ее и мои стоны и рычание. Сплетение тел, языков, дыхания.

Кристин все-таки освобождается, обхватывает меня за плечи, обвивает ногами талию. Одна ее рука зарывается в волосы, когти другой впиваются в кожу на спине.

Боль. Тоже сводит с ума. Подстегивает еще больше.

Крис судорожно и громко втягивает воздух, дрожат тонкие ноздри, из-за расширенного зрачка почти не видно радужку.

Девушка кричит так громко, что, наверное, слышно и на улице.

А потом замирает подо мной, выгибаясь, стенки ее лона сжимаются все туже и туже, пульсируют. И меня дергает следом, дергает так, что я слепну, будто вырывает из тела все кости, клыки вместо плеча Хэнсон пронзают собственную руку, не остается дыхания, мыслей. Как взрыв сверхновой.

Набрать в грудь воздух получается только с третьего раза, пошевелиться – с четвертого.

Я перекатываюсь на спину, глаза все еще закрыты, простыни мокрые от пота, драные.

В комнате только звуки дыхания, шумного, рванного, громкого.

Я чувствую губы Кристин у себя на подбородке, потом на губах. Девушка легонько прикусывает и отпускает. Драный выдох рвется из груди. Блаженный.  

Через пятнадцать минут я поднялся и утащил волчицу в душ. Водные процедуры закончились сексом. За эту ночь в квартире не осталось ни одной комнаты, ни одного уголка, где-бы мы не занимались любовью: на столе на кухне посреди грязных тарелок, под звон битой посуды, в гостиной на ковре, в моем кабинете на кресле, в спальне для гостей, в большой ванной. Везде. Крис отвечала жадно, отдавалась с каждым разом все отчаяннее и все отчаяннее просила ее укусить, пробовала укусить меня.

Как я выдержал, как не сорвался… Нет идей. Чудом. К утру я еле мог шевелиться, даже дышать было лень. Гудели мышцы, бесился внутри волк.

Ну да и хрен с ним. Переживет. Я же как-то пережил. Правда, теперь совсем не уверен в трезвости своего ума и ясности рассудка. Потому что с каждым разом казалось, что хочу Кристин все сильнее. Безумные ночь и начало утра отнюдь не уняли желание, не ослабили голод, не помогли ни капли. Все стало только хуже. А может лучше.

Я вдруг вспомнил старую мать… Интересно все же, что она имела ввиду: мой проект или Кристин Хэнсон, когда говорила про темные воды озера? До этого утра я был уверен, что речь шла о первом, но сейчас не дал бы за эту идею и рваной десятки.

Красивая, сводящая с ума, молодая, очень отзывчивая волчца вдруг стала важнее всего, ее удовольствие, ее спокойствие стало важнее всего. Как так? А… ни все ли равно…

Мы сидели на кухне, за окном солнце было в зените, и мы проснулись пятнадцать минут назад. Кристин уплетала стейк, я вгрызался в ребрышки, не сводя с девушки взгляда. Она ела жадно, слизывала сок с пальцев чертовски сексуально, вызывая у меня предвкушающую улыбку. Я опять хотел мелкую.

Сквозь белую ткань моей футболки виднелись соски, я знал, что белья на волчице не было.

Горячка новолуния почти спала. И понять мое к этому отношение у меня пока не получалось. Слишком напоминало разочарование. Я все еще не был до конца удовлетворен… по вполне понятным причинам: Крис все еще не до конца моя.