Пирамиды роста - Мария Ивановна Арбатова

ещё ж на кладбище! – окликнул Семён, словно вырвав её из сна.

Валя побито вышла за калитку. Молчали. Говорить не было сил. Машина завелась с четвёртого захода и загремела по кочкам. Дорога снова огибала поля, пруд, и потом поднималась из низины. Новое кладбище, где лежал отец, размещалось на огромной поляне, обрамлённой лесом.

Вика и Семён остались у машины, а Валя пошла по засыпанной щебнем центральной тропинке. Сердце заколотилось, попыталось вырваться наружу. Она часто видела отца во сне. Обычно он был агрессивен, и Валя убегала и пряталась от него. Реже появлялся мирно, виновато смотрел ей в глаза и молча уходил по длинному коридору барака на Камено-ломке.

Сбежав из дому после школы, ни разу не ощутила потребности увидеться и, пожалуй, только сейчас поверила, что он действительно умер. Брела по кладбищу, смотрела в глаза фотографиям на могилах и не могла найти отца. Кого-то с этих фотографий знала хорошо, кого-то плохо, некоторых только в лицо. Отца не было.

Валя подумала, что он подаст какой-то сигнал, и шепотом спросила: «Ты где?» Почувствовала, что надо идти прямо, а потом сворачивать в самую глубокую грязь, двинулась вперёд, перебираясь по прутьям оградок, выбралась к финалу кладбища, но так и не нашла. Диалога с отцом не было, как и при жизни. Смеркалось, надписи было видно всё хуже и хуже.

По сотовому можно было позвонить Горяеву на заседание Госдумы, приятельницам в прямой эфир, Свену в любую точку планеты. Но вся эта прозрачность и доступность планеты оказывалась бессильна в поиске могилы отца на деревенском кладбище. Ведь могилы «помнят ногами».

Подумала, что после смерти хочет лежать именно на этой поляне, рядом с нереализовавшейся матерью и непутёвым отцом. Тогда начальство сделает сюда нормальную дорогу, и родному городу будет от Вали хоть какая-то польза.

Почувствовала, что именно сейчас на кладбище перестала стесняться и отца, и своего страшного детства. Ведь даже живя в Москве, при виде любого пьяного ханурика пыталась побыстрей исчезнуть, спрятаться, словно была связана с ним какими-то постыдными узами.

Зазвонил сотовый. Это было невероятно, потому что он давно находился вне зоны действия сети.

– Что там, доча, с квартирой-то? – застрекотала мать. – Шарик, как уехали, животом мается. Падаль в парке жрёт, будто дома не кормят! Сказали, полтаблетки человечьей от поноса в фарш замешать. Как думаешь, не много?

– Какие полтаблетки?! Ты его угробишь! Надо по весу рассчитывать, как ребёнку. Выведи в парк, сам нужной травы найдёт. На кладбище стою, где именно отец похоронен?

– А как зашла на новое, три рядочка справа отсчитала и прям до конца. Там Нина Кузьминична рядом. Из булочной, конопатая. Всегда мне свежий хлеб оставляла. Думаешь, целую таблетку много?

Валя опустила глаза и вздрогнула – она стояла рядом с могилой отца, а с верхушки известняковой пирамиды смотрело раскрашенное кладбищенскими красками его лицо на фарфоре.

Рядом с ним, точно, Нина Кузьминична. Скромный железный крест. А за Ниной Кузьминичной – милиционер дядя Коля с помпезной мраморной плитой, Ленка не поскупилась. И неожиданно для себя самой грубо спросила:

– Зачем за отца пошла? Ты ж его ненавидела!

В трубке повисло молчание, показалось, что связь прервалась. Лишь ветерок вкрадчиво шуршал бумажными цветами на могилах.

– Ты, что ли, Юрика любила? – эхом отозвалась мать. – Какова берёзка, такова и отростка!

– Я для московской прописки. А ты зачем? – спросила Валя таким тоном, словно имела право на честный ответ.

– Чтоб грех покрыть. Нельзя было тогда с брюхом и без записи.

– Для беременности надо в постель лечь! – Валя понимала всю нелепость мизансцены, но то, что кругом лежали свои, подтверждало её право на допрос.

– Приглянулась ему, звал гулять, а мне другой был по душе. Володька подкараулил да силой взял. Орать-то стыдно. Здоровый был конь, всё здоровье потом пропил. Спасибо, что женился! Не то б в меня весь город пальцем тыкал! Сирота ж, заступиться некому.

– Прости, ма… – у Вали перехватило горло.

Казалось, перед ней прокрутили нелепейший клип: молодая мать возвращается домой, в кустах её насилует молодой отец, свадьба с порванными баянами, рождается Валя, отец пьёт и бьёт мать, они получают квартиру, дядя Коля насилует Валю, ставит отца на место, Валя уезжает в город, две свадьбы с порванными баянами, мать переезжает к ней, отец бросает пить, умирает… В конце клипа все дружелюбно улыбаются с фоток кладбищенского ряда.

Валя положила на могилу цветы. И, заглянув в глаза фотографии отца, впервые заметила в них тоску. Видел, что мать его не любит, ревновал, а насилие казалось естественной формой отношений.

Валя видела, что для матери он как стол или шкаф. Пришлось бы выйти замуж за стол или шкаф, сделала бы это с тем же успехом. Он даже кричал по пьяни, мол, разговариваешь со мной как с чемоданом. Зачем же они так мучились вместе и мучили её?

Валя вспомнила, как хоронили на смытом вместе с бабушкиной могилой старом кладбище. Бабы вопили: «На кого, кормилец, покидаешь, кому приказываешь, оставляешь? Али мы тебя не любили, али чем прогневали?…»

Велели детям бросать горсть земли в могилу, чтоб не бояться покойника. А после кладбища прикладывали руки к печи, чтоб она вытянула всю боль. И шесть недель держали на окне стакан воды, а на углу избы, снаружи, полотенце. Ведь душа шесть недель витает на земле, умывается да утирается.

– Я ещё приду! – сказала она фотографии отца и побрела обратно.

– Не так всё просто, – важно объясняла Вика Семёну. – Шерлок Холмс, например, на коксе сидел. Без кокса ни одного преступления не раскрыл, ни одного убийцу не прижучил! Перечитайте внимательно!

– Да ладно тебе, – недоверчиво покосился на неё Семён и повернулся к Вале. – Тёмно, хоть глаз выколи, поехали быстрей.

– Семён, там возле отца дядя Коля лежит… – словно спросила Валя.

– До начальника милиции дослужился, – сказал Семён с отвращением. – А всплыл в реке, весь ножом истыканный. Из области следователь приезжал, всех допрашивал, да замяли.

– Убили его??? – вздрогнула Валя.

– Дядька-то мой, как нотариус, всё знает. Дядя Коля несовершеннолетку испортил. За ним такое водилось. У нас, сама знаешь, люди тихие-тихие, но если довести… Следователь так и сказал, по характеру убийства – «с нечеловеческой жестокостью»!

При произнесении имени дяди Коли какой-то орган до сих пор выбрасывал в кровь вещество, отвечающее за боль и унижение. И казалось невозможным, что он лежит рядом с отцом, и небесный диспетчер напоминает, что когда-нибудь она ляжет рядом с ними.

Валя часто задавала себе вопрос: как сын бабушки Поли превратился в спившееся чудовище? И вспоминала слова Льва Андроновича: «Выход надо