Тайный сыск царя Гороха. Книги 1-5 - Андрей Олегович Белянин

– Так ты их обаяй!

– Ага, а мне потом царь-государь за мое обаяние… три шкуры спустит! Пожалели бы сироту, Никита Иваныч, на такое дело без гроша отправляете…

Я безропотно достал из кармана мелочь и высыпал ему на лопатообразную ладонь что-то около рубля медью и серебром. Довольный вымогатель поклонился мне до земли и ретиво дунул назад, к царскому терему. Я же прошел в горницу к Яге, ожидая ее рассказа.

– Темное это дело, Никитушка… – Насупившаяся бабка без надобности вертела в руках деревянную ложку. – Прав ты был, не своею смертью дворник-то помер. Отравили его… И яд дюже сильный был, здоровому мужику и пары крошек хватило…

– Цианид! – осенило меня. – Нас учили, у него такой характерный миндальный запах.

– Он и есть. По-простецкому «синюшной потравой» кличут… Редкий яд, заморский, его в Лукошкине днем с огнем не сыщешь.

Значит, дворника все-таки убрали. Отравление цианидом вызывает мгновенную остановку сердца, для местных знахарей смерть вполне «естественная». Ну, прихватило слева у человека, раз… и помер. Дело житейское, упокой, Господи, раба твоего… и т.д. Но в нашем раскладе – все хуже некуда. Если человека убивают, то сразу встают два основных вопроса: кто и за что?

– Как вы полагаете, кто его отравил?

– Ох, Никитушка, грех мне, – поежилась Яга, – а только думаю: это из его домашних кто-то. Яд дворнику в чашке с чаем дали. Чашку ту опосля и вымыть-то не удосужились, обтерли да на свое место вернули. Ну дак я по запаху-то все одно нашла…

– Неужели Ксения?!

– Сама себе не верю… Мыслимое ли дело, чтоб кровная дочь отца родимого зельем злым травила, жизни лишала?!

– Но вы пробовали с ней говорить?

– Сам пробуй, а у меня нервы не казенные, – вновь насупилась бабка. – Прав был батюшка ее покойный: до коровы небось и то быстрее доходит, чем до дуры этой стоеросовой! Я к ней и так, и эдак – она все одно: «Тятенька взаправду помер?» – и все что в лоб, что по лбу! Слушай, ну о чем с ней Горох разговаривает?

– Да уж вряд ли о классической литературе или последних открытиях в области кибернетики… – криво улыбнулся я. – А что у нас по этому делу на предмет магии?

– Была она…

– В каком смысле?

– Вот вроде бы есть… чую… а распознать не могу! – еще больше нахмурилась Яга. – Крутится там что-то такое в воздухе, какое-то чародейство черное, но суть его уловить не получается… Я уж, грешным делом, когда покойника-то осматривала, проверила на предмет поросячьего хвостика… А ты нос-то не морщь! Али забыл, как нас шамаханы по три раза на день вокруг пальца водили?!

– Ну и? – скептически сощурился я.

– Ну и нет его… хвоста. Покойник подлинный, ядом травленный, чем тебе не результат экспертизы?

– Хотелось бы большего… Ладно, давайте устроим обеденный перерыв, а потом опять за дела.

Баба Яга согласно кивнула и бодро взялась за самовар. Я внимательно сверился с записями у себя в блокноте, попытавшись еще раз представить, кому же мог помешать дворник. Наша беседа с Николаем Степановичем носила скорее добрососедский характер, и вряд ли он сболтнул что-то очень важное, чего я даже не заметил… Зачем его надо было убивать? Неужели только за то, что он был вызван в милицию? В том, что эта смерть крепко связана с похищением царских чертежей, я не сомневался ни капли. Видимо, дворника убрали без повода, а так, на всякий случай. Единственным мостиком от дворницкой к царским покоям могла быть только его дочь, Ксения Сухарева. Однако она сама, по словам очевидцев, особым умом не блещет. Вот разве что кто-то стоит за ней? Тогда дворника могли убрать просто потому, что он знал окружение дочери… Я пометил себе: первым делом выяснить круг знакомых и друзей Ксении Сухаревой.

Когда все было готово и стол накрыт, заявился Еремеев. Яге он вроде бы нравился, хотя один раз ему пришлось арестовывать бабку и держать ее в порубе. Меж тем зла она не затаила и к обеду начальника стрелецкой сотни приглашала регулярно. После первого и второго, уже за чаем, Фома доложил последние новости:

– Вы тут, бабушка, насчет кошек зарубленных интерес имели… Так вот, не черные они. Ребята сказали: всяких мастей насмотрелися, а черных вроде и нет.

– Это хорошо или плохо? – уточнил я у Яги.

– Не знаю, не ведаю… – призадумалась она. – Только не по сердцу мне это, чую, не будет нам добра от маньяка энтого…

– Не волнуйтесь, бабушка, – важно кивнул Еремеев, – стрельцы мои дурня злодейского быстро изловят, уж тут вы с ним о кошках и побеседуете…

– А что там по поиску чертежей? – напомнил я.

– Ничего, сыскной воевода… Видать, воры знают, что мы на таможне ищем, вот и не лезут на рожон.

– Да, напомнил кстати, а кто из матерых «воров в законе» сейчас обретается у нас в Лукошкине?

– Смилуйся, Никита Иванович, да никого! Рази ежели б я его знал, так тут чаи распивал бы?! За воротник хватал бы преступника да к царю на правеж!

– Жаль… я бы хотел побеседовать с наиболее крупными «авторитетами». Есть пара вопросов и нужда в оперативной информации.

– Ну так… ежели такое дело… – Фома почесал в затылке и предложил: – А ты в трактир дальний сходи, на Кобылинском тракте. От города две версты в сторону Подберезовки, там к лесу, у развилки, он и стоит. Слава про него идет самая дурная, а вот с обыском заявиться все как-то руки не доходят… Может, вместе и проведаем?

После обеда Яга отправилась на базар, Еремеев вызвался проводить, они так