Коротко обо всём. Сборник коротких рассказов - Валентин Валерьевич Пампура

меня моими же велосипедами кидались. Я вас всех, в порошок сотру.

Продали, всё продали, мрази! Ненавижу. — Раздался грохот падающей мебели, в его комнате. — Я всю жизнь потратил на этих уродов, а теперь должен жить в дерьме. Политики грёбанные. Такую страну просрали, уроды-ы-ы — заорал он в открытое окно. — Зазвенела посуда, и фанерные стены содрогнулись от чего-то объёмного.

— Буфет опрокинул — Заметила супруга.

— Да — согласился супруг. Ещё телевизор, дельфин и всё.

— Да. — С надеждой сказала супруга.

— Вы, все, — кричал он в открытое окно — меня ещё узнаете! Я вам ещё покажу! — Кричал он в окно, и материл всех от дворника, до президента далёкой банановой республики. Потом, со словами — видеть больше не могу, эти бл-тские рожи — выбросил в окно телевизор, и запел — Дельфин и русалка, сюжет этой песни, а он ей конечно не пара-а-а. — Несколько раз скрипнул пружинами своей кровати, и захрапел, заставляя своим, храпом, вздрагивать дворового кота, Яшку.

— Всё, кажется, угомонился — Сказала жена.

— Да. — Согласился муж. — Шесть утра — посмотрел он на часы — Опять весь день на работе буду носом клевать. — Сказал он, натягивая на ноги носки.

— Охо-хо-хох — простонала жена. — Пора вставать.

Коммуналка нехотя оживала. Слышно было как дед, стучит зубами о стекло, пытаясь извлечь их из стакана.

Как не выспавшиеся супруги, молча жуют яичницу.

Как тихо скользят по коридору тени, исчезая за входной дверью. И только всласть наоравшийся баритон, сладко посапывал в своей комнате, улыбаясь и пуская слюну.

Клавкина жизнь

Затуманенным взглядом, Клавка, смотрела, на початую бутылку самогона. Сало кусками белого рафинада лежало на тарелке. Молодая картошка, выращенная своими руками, желтела, тонкой неочищенной шкуркой.

— Налей стаканчик, Клавочка, налей, мне похмелиться надо. — Опухшее лицо супруга, смотрело на неё сквозь мутный самогон.

— Пошёл прочь. — Она замахнулась на него.

— Клавочка, милая, я уйду, ты только налей мне стаканчик.

— Вот тебе, а не стаканчик. — Клава скрутила фигу, и поднесла её к бутылке.

— А не нальёшь, я телевизор пропью. — Сказал супруг, и выпучил на неё свои опухшие глаза.

— Ах ты, сука! Жив был, всё с дому тянул, а помер так ещё хуже. Что б тебя, там, черти взяли, да что б ты там сгорел от своей водки. — Она махнула стакан и захрустела крепким зелёным огурцом.

Супруг пропал, а сквозь мутный самогон, на Клаву, стал смотреть сын. — Коленька, сынок мой, как ты там?

— Плохо мамка, совсем плохо. Горю весь изнутри, обуглился уже, помоги мне мамка.

— Давай выпьем сынок, легче станет. — Она налила стакан и выпила.

— Помоги мне мамка.

— Что тебе сынок, что сделать?

— Денег нужно, много нужно, если денег дать меня мучить перестанут.

— Да где ж я их возьму, отец всё вытянул. Сам же знаешь, живу огородом, ничего нет. Одни твои похороны, сколько съели, долгов, до конца дней не рассчитаюсь.

— Достань, мамка, а то я сам возьму, слышишь. — Он сверкнул глазами, и лицо его стало страшным и злым.

— Да, что ж вы меня мучаете с отцом. Всю жизнь на вас горбатилась. А вы только водку жрали, да из дома тянули всё подряд. Уйди, уйди, говорю, а то как… — и она бросила в бутылку стакан. Стекло треснуло, и мутная жидкость полилась на стол. Клава встала, качнулась и упала. Она лежала на полу, и смотрела на потолок, там отец и сын, ругаясь друг с другом, снимали с потолка старую люстру. Вся её жизнь съёжилась до стакана, наполненного мутной сивухой. И потекла через край, заполняя сивушным запахом всю комнату, она лилась, в окна, топя в мутном самогоне, покосившийся сарай, огород, и всю Клавкину жизнь.

Вскоре весь мир, пропал в нём, и стало совсем темно.

Романтик

— Ах какая женщина, какая женщина, мне б такую. — Брынча струнами, и лихо, растягивая ноты, пел Журавкин.

Шёл шестой день запоя.

Женщина с пьяными глазами сидела напротив, и с умилением смотрела на Журавкина.

Струна лопнула, Журавкин картинно откинул гитару, и стал перед ней на калено. — Всё для тебя — заговорил Журавкин, как первый любовник на театре — Прикажи достать луну с неба, достану! Прикажешь в окно броситься, брошусь. Только бы всю жизнь видеть твои глаза.

Женщина ахнула, и кинулась к нему на шею.

Страсть захлестнула обоих. Любовь была столь безмерна, что о ней узнал весь район. Три дня они не расставались. Три дня она бегала в магазин, за водкой. А он кричал в окно, что, наконец то, нашёл свою любовь. И терзал гитару осыпая её романсами.

Но, на четвёртый день, деньги у неё закончились. И она сказала ему, что пора начинать строить новую жизнь. Ах как же опрометчиво она поступила, как опрометчиво.

Услышав такое, он почернел, разбил гитару, и выгнал её вон.

Демоны

Они приходили, когда алкоголь, перебродив в крови, начинал разлагаться, отравляя организм своим, трупным испарением. Тогда взгляд его становился тяжёлым, красные глаза мутнели, как стакан третьесортной сивухи, и глядели в пространство, с безразличием, и отупением. Гортань начинала издавать, не членораздельные звуки, напоминающие, мычание, заблудившегося телёнка. Вскоре звуки приобретали очертания речи, и пространство наполнялось отборной, площадной бранью. — Суки! — Кричал он. — Уроды конченные! — Ненавижу, вас! — Что б вы сдохли все, сволочи! Я… я… — поток иссякал, и он начинал плакать — это не я, это демоны, это они, заставляют меня ненавидеть вас, а я хороший, я… я… — плачь, обрывался и ему на смену приходил рёв — это во мне справедливый человек говорит! И он говорит вам, что все вы подонки, и мрази. Я наведу тут порядок, я всем вам покажу — потом что-то падало, разбивалось, демоны начинали вселяться в предметы, а он бил их, бил всем, что попадало под руку, борясь с нечистой силой, уничтожая её вместе с мебелью, в которой она пыталась прятаться.

И только под утро, обессилив он, проваливался в беспамятство, и находился в нём до самого вечера.

Весёлые ребята

Ветер сдувал с деревьев, остатки листвы. Сгорбленный фонарь, дрожал в сумраке, осенней ночи, когда она проснулась в парке, под голым, сиреневым кустом. Похмелье камнем навалилось, и придавило её сознание. Голова гудела, лицо было похоже на лиловый воздушный шар. Дрожа от озноба, она выбралась из мокрой травы, и, хватаясь за кусты, вышла к аллее. На скамейке сидело трое парней. Они смеялись, разливая водку по