Беззвездное море - Эрин Моргенштерн

– Спасибо, что разыскал Саймона, – после паузы говорит Мирабель, – и направил его на истинный путь.

– Ничего подобного я не делал.

– Направил, не спорь. Он бы так и прятался по храмам, не верни ты его в историю. Теперь он там, где ему положено быть, то есть все равно что нашелся. Понимаешь, все это из-за того, что произошло непредвиденное. Те, кто затеял это, долго и тщательно подготавливали условия, в которых стало возможно зачать меня вне времени, но никто не задумался над тем, что случится потом с моими родителями, и с ними случилось то, что случилось, и это все усложнило. Невозможно закончить историю, когда некоторые ее герои потеряны и болтаются, неприкаянные.

Краем глаза он замечает пару, танцующую поблизости, и на мгновение ему кажется, что у мерцающего человека в сюртуке, очень похожем на его собственный, не хватает левой руки, но затем свет падает так, что видно: рука прозрачная, но все-таки есть.

– Так вот почему Аллегра хотела, чтобы книга пропала, верно? И Саймон, и эта его рука.

– Аллегра прозрела конец, – говорит она. – Она видела будущее, летящее на своих крыльях, и делала все, что могла, чтобы предотвратить его, даже то, что делать ей не хотелось. Возмечтала она о том, чтобы законсервировать настоящее и сохранить свою любимую Гавань такой, как она была, но от этого все запуталось еще больше. История постепенно угасала, и пчелы вернулись туда, откуда они начинали. Они очень долго следовали за этой историей, Гавань за Гаванью, но если ситуация не изменится, пчелы перестанут всерьез ею заниматься. История, чтобы снова привлечь пчел, должна закончиться где-то поближе к морю. Остается надеяться на то, что когда-нибудь кто-нибудь проследит всю историю до конца. Что найдется еще история, которая свяжет все остальные вместе.

– Пчелы, кстати, просили тебя поприветствовать, – говорит ей Закери. – Так что же будет дальше?

– Да понятия не имею, – отвечает Мирабель. – Правда-правда, не знаю, – добавляет она в ответ на его скептический взгляд. – Я потратила столько сил, пытаясь добраться до этой точки, и выглядела она столь недостижимой, что было не до того, чтобы подумать о том, что ждет нас потом. Но вообще это хороший штрих, вернуться к началу и все такое. Закольцевать. Я и не думала, что нам с тобой выпадет шанс закончить наш танец. Танцы нередко остаются прерванными на середине.

У Закери еще тысяча к ней вопросов, но вместо того, чтобы их задать, он притягивает Мирабель ближе и кладет голову ей на плечо. Слышно, как бьется ее сердце, медленно и ровно, в такт музыке.

Теперь нет ничего, кроме этого зала, этой женщины, этой истории. Он всем телом чувствует, как история простирается отсюда, из этой точки, через пространство и время, и намного дальше, чем можно себе представить, через это бьющееся, гулкое сердце. Прямо здесь и прямо сейчас.

Спокойствие охватывает его. Облегчение от того, что его Макс вернулся, и хотя он знает, что у них обоих есть люди, которым они принадлежат, все-таки есть еще этот зал, и этот танец, и этот момент, – и это, пожалуй, важней, чем все остальное.

Вокруг них, за стенами, раздается жужжание. Танцующие призраки бледнеют и исчезают один за другим, остаются только они двое.

– Не знаю, Эзра, поймешь ли ты когда-нибудь, как я тебе благодарна, – говорит Мирабель. – За все.

Музыка замолкает, бальный зал содрогается. Одну из стен принизывает трещина. Мед просачивается сквозь пол.

Жужжание доносится со всех сторон сразу.

– Я скучал по этому, я очень по этому скучал, – говорит Закери, в сердце своем подразумевая совсем не историю.

– Ты здесь для того, чтобы ее завершить, – говорит Мирабель. Закери ничуть не легче от ее слов.

– Что же теперь будет? – спрашивает он, и на сей раз этот вопрос звучит значительнее, чем в прошлый.

– Этот вопрос не ко мне, Эзра. Я ведь уже сказала, я не двигатель историй, я только возможности предоставляю – и двери. Кто-то другой должен их открывать.

Протянув руку, Мирабель проводит пальцем линию по стене из сот, потом еще одну и еще, пока они не соединяются по углам, приняв форму двери.

Она рисует дверную ручку и поворачивает ее. Дверь распахивается. За ней – залитый звездным светом лес, ветви деревьев отяжелели от листьев. Мед, волнующийся вокруг их ног, тянется к траве, но не пересекает порог двери.

– До свидания, Эзра, – говорит Мирабель. – Спасибо тебе.

Она отдает ему легкий поклон. Это конец танца.

– Не за что, Макс.

Он также отвечает поклоном, низким, и, медленно выпрямляясь, думает, что к тому времени, как он поднимет глаза, ее уже не будет, но нет, она возвращается, становится прямо перед ним и целует, чуть коснувшись губами его щеки. Это прощальный подарок. Мгновение нежности перед концом, пропитанное медом и неизбежностью. В этом есть и другие, кроме сладости, обертоны. А затем Мирабель поворачивается и выходит.

Дверь закрывается за ней, след двери растворяется в поверхности восковой стены, оставив Закери одного в пустом, полуразрушенном бальном зале.

– Да куда ж идти? – спрашивает Закери, но жужжание прекратилось. Мед, кружащийся вокруг ног, поднимается выше. Закери пробирается к лестнице, поднимается в кукольный домик. Мед следует за ним.

Пчел в кукольном домике теперь нет.

Фарфоровая кукла из солярия тоже исчезла.

Закери пытается открыть входную дверь, но она запечатана воском.

Тогда он поднимается по лестнице выше, на следующий этаж, проходит мимо пустующих кукольных спален и стенных шкафов, находит еще один пролет липкой от меда лестницы, которая ведет на чердак, наполненный забытыми воспоминаниями, а внутри чердака есть лестница, ведущая к люку в потолке.

Откинув дверцу люка, Закери выбирается на крышу кукольного домика. Он стоит на смотровой площадке и смотрит на море. Мед пузырится сквозь бумажное конфетти, переплавляя синее море в золото.

Пчелы роятся над крышей, над его головой. Что-то жужжат ему, взлетая и удаляясь.

– Каких еще будущих начинаниях?! – кричит Закери пчелам, но пчелы не отвечают. Они летят в темноту, мимо моделей планет и звезд, улетают, оставляя Закери наедине с шумом моря. Недоставать жужжания ему начинает сразу, как только оно затихло.

А море меж тем наступает.

Мед ползет по бумажной траве и смешивается с морем. Маяк подламывается и падает, его свет гаснет. Мед крадется вдоль берега, настойчиво и неотвратимо, под его напором здания заваливаются, одно за другим.