Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов - Александр Сергеевич Пушкин

странным, что человек спешит в чумной город, из которого все старались выехать. Польское окончание фамилии на — ский, паспорт, в котором было прописано, что при П. Киреевском человек, между тем как он возвращался один, ибо человек был отпущен несколько месяцев прежде, — все эти обстоятельства показались подозрительными, и полиция не дозволила выехать из города без высшего разрешения. Мюнхенского студента потребовали явиться к генерал-губернатору, тогда генерал-губернатором был Б. Я. Княжнин. Он принял Киреевского строго и сухо, предложил ему несколько вопросов и, выслушав ответы, в раздумье начал ходить по комнате.

Молодой Киреевский, не привыкший к таким начальническим приемам, пошел вслед за ним. «Стойте молодой человек! — воскликнул генерал-губернатор, закипевший от негодования. — Знаете ли вы, что я сейчас же могу засадить вас в каземат, и вы сгниете там у меня, и никто никогда об этом не узнает?»

«Если у вас есть возможность это сделать, — спокойно отвечал Киреевский, — то вы не имеете права это сделать!» «Ступайте», — сказал генерал-губернатор, несколько устыдившись своей неуместной вспыльчивости, и в тот же вечер приказал выдать подорожную. Всех своих Киреевские застали здоровыми.

Так неожиданно прервалось в самом начале путешествие Ивана Васильевича. Жуковский, узнав о его возвращении, писал ему: «Холера заставила тебя сделать то, что ты всегда сделаешь, то есть забыть себя и все отдать за милых… Прости, мой милый Курций. Думая о том, каков ты и как совершенно во всем похож на свою мать, убеждаюсь, что ты создан более для внутренней, душевной жизни, нежели для практической на нашей сцене. Живи для пера и для нескольких сот крестьян, которых судьба от тебя зависит: довольно поживы для твоего сердца». Вскоре после этого Иван Васильевич написал небольшое произведение, которое живо рисует его тогдашнее настроение: это сказка «Опал», помеченная 30 декабря 1830 года, но дошедшая до нас в позднейшей переделке для печати. Внешность ее напоминает Ариоста…

IV

Войдя в прежнюю жизненную колею и собравшись с мыслями, Иван Васильевич вернулся к давнишнему своему намерению — издавать журнал. Он дал ему имя «Европеец». Имя это показывает, как далек был еще тогда Киреевский от ясного разумения и открытого выражения тех начал, которые высказал печатно через двадцать лет, хотя, как мы видели, предчувствие их уже начинало бродить в нем.

Ни одно русское литературное предприятие не встречало еще заранее такого единодушного сочувствия, как «Европеец». Все, что было в России живого, даровитого, — все готово было примкнуть к молодому журналисту. Лучшие писатели предложили ему свое сотрудничество. Причин тому было много: бескорыстие и идеальное настроение издателя, его личные связи почти со всеми тогдашними поэтами; всего же более, быть может, пример Жуковского, который был как бы крестным отцом своего воспитанника и любимца на новом для него поприще. Широкое поле деятельности открывалось перед ним…

Вот оглавление первых двух книжек «Европейца».

№ 1. — «Девятнадцатый век» И. В. Киреевского. — «Сказка о спящей царевне» В. А. Жуковского. — «Император Иулиан», перевод из Вильменя Д. С. — «О слоге Вильменя» И. В. Киреевского. — «Элегия» Е. А. Баратынского. — «Е. А. Свербеевой», «Ау», стихотворения Н. М. Языкова. — «Чернец», повесть, с немецкого. — Письма Гейне о картинной выставке. — Критика: «Обозрение русской литературы» И. В. Киреевского. — Письма из Парижа Лудвига Берне. — Смесь. — «Литературные новости», А. — «Североамериканский сенат», С. — «Мысли из Жан-Поля», Д. — «„Горе от ума“ — на московской сцене» И. В. Киреевского. — Е. Письмо из Лондона.

№ 2. — «Война мышей и лягушек» В. А. Жуковского. — «Перстень», повесть в прозе Е. А. Баратынского. — «Воспоминание», стихотворение Н. М. Языкова. — Карл Мария Вебер, с немецкого. — «Конь» Н. М. Языкова. — «Элегия» его же. — «Языкову» Е. А. Баратынского. — Письма Гейне, окончание. — «Современное состояние Испании», статья, составленная П. В. Киреевским. — «Иностранке» А. С. Хомякова. — Ей же А. С. Хомякова. — «Обозрение русской литературы» И. В. Киреевского. — О Бальзаке. — Смесь. — Письмо из Парижа А. И. Тургенева. — Письмо из Берлина. — «Русские Альманахи» И. В. Киреевского. — «Антикритика» Е. А. Баратынского. — О небесных явлениях.

При таком подборе имен успех, казалось, был обеспечен… Но враги не дремали.

Успех Киреевского значил успех нового направления современной печати и гибель старого — разорение Булгариных с братией. Допустить, чтобы такой журнал стал на ноги и приобрел подписчиков, значило уступить и доход, и почет, уступить без боя, ибо открытый бой с таким соперником пришелся бы не под силу. И вот пущено было в ход более надежное средство — клевета. Мы не знаем, кто именно донес на Киреевского, но донос был — это, кажется, не подлежит сомнению. И вот в феврале 1832 г. попечитель Московского учебного округа князь С. М. Голицин получил от министра народного просвещения князя К. А. Ливена такую бумагу: «Господин генерал-адъютант Бенкендорф сообщил мне, что в номере первом издаваемого в Москве Иваном Киреевским журнала под названием „Европеец“ статья „Девятнадцатый век“ есть не что иное, как рассуждение о высшей политике, хотя в начале оной сочинитель и утверждает, что он говорит не о политике, а о литературе. Но стоит обратить только некоторое внимание, чтобы видеть, что сочинитель, рассуждая будто бы о литературе, разумеет совсем иное, что под словом „просвещение“ он понимает свободу, что деятельность разума означает у него революцию, а искусно отысканная средина не что иное, как конституция. Статья сия не долженствовала быть дозволена в журнале литературном, и как, сверх того, оная статья, невзирая на ее нелепость, писана в духе самом неблагонамеренном, то и не следовало цензуре оной пропускать». В статье о «Горе от ума» усмотрена неприличная выходка против живущих в России иностранцев. Цензор С. Т. Аксаков получил строгий выговор и вскоре отставлен от службы, журнал запрещен, а издатель признан человеком неблагомыслящим и неблагонадежным. Быть может, дело по отношению к Киреевскому не ограничилось бы даже этим, если б не Жуковский. Узнав о беде, которая стряслась над Иваном Васильевичем, этот неизменный друг тотчас же принялся хлопотать за него, но даже и ему, тогда уже воспитателю наследника, пришлось употребить все свое влияние, чтобы спасти Киреевского. Другой, быть может, колебался бы, но Василию Андреевичу не в первый раз было забывать о себе… Мы позволяем себе привести все письма Жуковского к Киреевскому об этом деле, как потому, что они рисуют время, так и еще более потому, что в них чрезвычайно живо выступает перед нами высокий образ мыслей самого Жуковского, так сильно отразившийся, как мы знаем, на Киреевском.

«Очень огорчило меня то, что случилось с тобою, мой милый Иван Васильевич. Я уверен в чистоте твоих мыслей, они так же чисты, как и вся твоя жизнь до настоящей минуты. Но в статье твоей „XIX век“ находят под выражениями явными тайный смысл и полагают, что она написана с худой целью. Обвиняют и в статье твоей о комедии „Горе от ума“ твою выходку против любви к иностранцам,