Фидель Кастро - Максим Макарычев

Евгений Евтушенко вспоминал: «На переговорах Фидель лишь односложно отвечал на прямые вопросы, продолжая себя вести мрачно, замкнуто. Молчал, и все тут. Тогда Микоян показал ему недавно отреставрированную копию эй–зенштейновского „Ивана Грозного“ – вторую часть. Кажется, произвело впечатление. Особенно танец опричников. Но Фидель продолжал молчать. Потом так же молча, не попрощавшись, уехал. „Вот так уже третий день в молчанку играем, – невесело сказал Микоян. – Поедем в резиденцию, поговорим…“»[447]

Никита Хрущев был человеком не менее эмоциональным, чем Фидель Кастро. «…Позицию кубинских друзей нельзя считать разумной, – отвечал Хрущев Микояну из Москвы, – … мы считали и считаем, что сделали для Кубы большое дело, когда вырвали заявление президента (Кеннеди) о невторжении на Кубу»[448]. Хранящиеся в российских архивах стенограммы заседаний в Кремле свидетельствуют, что Хрущев разгневался, узнав, что Фидель отверг предложенный Москвой план урегулирования кризиса. Он был даже готов 16 ноября полностью порвать отношения с Кубой, а 3 декабря в пылу эмоций заявил, что СССР никогда не подпишет соглашения о военном сотрудничестве «со столь безответственным человеком», как Фидель Кастро[449].

В дни, когда велись переговоры, Анастас Иванович Микоян получил известие о смерти в Москве своей жены Ашхен. И он принял мужественное решение – остаться в Гаване, чтобы продолжить переговоры, которые никак не складывались. Кастро, знающий цену чести и чувствительный к чужой боли, оценил поступок Микояна, и тогда сердце «железного Фиделя» немного оттаяло.

К концу 1962 года успокоился и Хрущев. В январе 1963–го он послал пространное письмо Фиделю Кастро, в котором еще раз обосновал свое решение убрать ракеты с Кубы «исключительно соображениями международной безопасности». Никита Сергеевич смог перебороть личную обиду, пригласил Фиделя Кастро в СССР, о чем кубинский лидер давно мечтал.

Кстати, во время своего визита в СССР в 1963 году Фидель Кастро дал такую оценку событиям на Кубе в октябре 1962 года: «Во всем величии будет сиять страна, которая во имя защиты маленького народа, на много миль отдаленного от нее, положила на весы термоядерной войны благополучие, выкованное за 45 лет созидательного труда и ценой огромных жертв! Советская страна, потерявшая во время Великой Отечественной войны против фашизма больше жизней, чем насчитывает все население Кубы, не поколебалась взять на себя риск тяжелой войны в защиту маленькой страны. История не знает подобных примеров солидарности. Это и есть интернационализм»[450].

Между тем США вовсе не смирились с мыслью о том, что им придется «мирно сосуществовать» с Фиделем Кастро. Касаясь положения в Карибском бассейне, высокопоставленный сотрудник МИДа Кубы Санта–Крус в беседе в советском посольстве 7 января 1963 года сказал, что «в настоящее время положение такое, каким оно было за 24 часа до кризиса». Кеннеди, столкнувшийся с непониманием его позиции во время кризиса со стороны злорадствовавших республиканцев и недовольных генералов, в конце декабря 1962 года попытался успокоить раздраженных оппонентов. На встрече с членами Комитета начальников штабов он заявил: «Хотя сегодня ситуация на Кубе кажется нам достаточно спокойной, мы должны учитывать, что когда–нибудь нам, возможно, придется пойти на Кубу»[451]. Возмущение американских военных вызывало то обстоятельство, что, по их оценкам, на Кубе продолжало оставаться до 40 советских ракет. Хрущев заверил Кеннеди, что уберет наступательные ракеты с острова, и сдержал свое обещание. Но ракеты другого назначения там все же оставались.

О том, насколько тревожной продолжала оставаться ситуация, свидетельствует содержание аналитической записки о политике США в отношении Кубы, подготовленной КГБ СССР для Центрального комитета ЦК КПСС в марте 1963 года: «Правительство США по–прежнему считает одной из своих главных целей в Латинской Америке ликвидацию существующего на Кубе строя. Однако в настоящее время правительство Кеннеди вынуждено учитывать как сложившуюся международную обстановку, так и положение на самой Кубе и, в частности, присутствие там советских воинских контингентов. Как заявил в узком кругу помощник президента по вопросам национальной безопасности Банди, свержение Кастро является важнейшей задачей США, но эта задача должна быть решена таким образом, чтобы не вызвать термоядерной войны»[452].

В спецсообщении подчеркивалось, что в антикубинских планах Белого дома особое внимание уделяется резкому усилению подрывной деятельности на острове, в первую очередь экономическим диверсиям и саботажу, с целью вызвать дезорганизацию кубинской экономики, массовое недовольство населения правительством Кастро и подготовить условия для контрреволюционного мятежа внутри страны. «По данным кубинских друзей, 97 процентов общего количества диверсионных актов за январь—февраль 1963 года приходится на диверсии чисто экономического характера. Только за период с 25 декабря 1962 года по 25 января 1963 года зарегистрировано 444 случая поджога сахарного тростника, а за первую половину февраля – 572 таких случая. У кубинских друзей имеются также данные о возможной засылке на Кубу в ближайшее время специальных диверсионных групп с целью организации покушения на Ф. Кастро. По данным, заслуживающим доверия, Ачесон и помощник президента считают, что единственным серьезным поводом, ради которого стоило бы рисковать организацией вторжения на Кубу, является широкое контрреволюционное выступление в стране или же убийство Ф. Кастро и возникновение в связи с этим массовых волнений среди ее населения»[453].

КГБ СССР представил свой прогноз дальнейших действий американской администрации в отношении Кубы: «Решение об организации нового вторжения на Кубу силами кубинской эмиграции и некоторых латиноамериканских стран и определение его срока будут, следовательно, зависеть от того, удастся ли США, и как скоро, добиться возможно большей политической изоляции правительства Кастро, обострения внутриполитического положения в стране и создания условий для крупного контрреволюционного мятежа на самой Кубе»[454].

Информация, поступавшая Кеннеди от разведчиков и военных, как и накануне Карибского кризиса, продолжала носить «однобокий и направленный» характер, что не могло ускользнуть от внимания президента. 7 февраля 1963 года он заявил, что каждый месяц получает сотни сообщений о ситуации в районе Карибского моря, не соответствующих действительности. «Мы не можем основывать решение вопросов войны и мира, исходя из слухов или сообщений, которые не затрагивают существо проблемы»[455], – сказал президент. В отличие от своего окружения и лидеров ряда латиноамериканских стран, призывавших его покончить с «плацдармом коммунизма в Латинской Америке», он был убежден, что «освобождение Кубы от коммунизма должно быть по возможности предоставлено самим кубинцам»[456].